Возвращенцы

За год в России погибает целый город наркоманов. Кого можно спасти?

Россия ежегодно теряет целый город людей, погибших от наркомании. Здесь статистика – трагедия. Показатели не поправишь общими «системными мерами». Помочь можно лишь при условии, если важен каждый человек. Рассказываем о том, как борются за спасение каждого в двух реабилитационных церковных центрах, где ежегодно выздоравливают около сотни человек.

Добровольный срок

«Кто ты?» – спрашивает табличка на бетонном столбе посреди глухих лесов и болот. «Зачем ты?» – уточняет через сто метров другая. «Никакой души нет», – усмехается пятая. «Добро, сделанное тобою сегодня, люди забудут завтра. Всё равно. Делай добро», – упорствует девятая. Невероятно удивляет десятая, сообщающая, что впереди железнодорожный переезд. – Считайте, что это религиозная пропаганда, – смеется врач-нарколог Елена Рыдалевская. Пропагандистом выступает отец Александр Захаров, настоятель храма царственных страстотерпцев. Дорога среди болот и лесов ведет к нему. И к большому красивому бревенчатому дому, растянутому в длину бесконечной думой, – русский ли он терем или финский коттедж. Вокруг храма и терема странная пустота. Всё тот же отец Александр, отменный тракторист по давним, досвященническим занятиям, осушает здесь болото и запланировал два пруда. Один уже сделал, заселил карпами, попадаются размером до локтя. Но не в этом тайна пространства. А в том, что с виду свободное, открытое, оно на самом деле закрыто. В нем проведена невидимая граница, которую нельзя пересекать тем, «кто в тереме живет». Где церковь, дом, пруд, ферма, быть можно, а дальше – нельзя. Уйти можно в любой момент, но насовсем. На время нельзя. Один парень из Новосибирска твердо решил уйти, собрался, дошел до границы, где только планируют поставить шлагбаум. Остановился. Заплакал. И повернул назад. В большом тереме в селе Сологубовка живут наркоманы и алкоголики. За год пытающиеся превратиться здесь во вчерашних наркоманов и алкоголиков. И – заново – в хороших отцов, замечательных мужей, безупречных налогоплательщиков. Дверь открывается в огромную столовую. Большие кирпичные печи, длинные столы, по стенам портреты последнего царя и всей его царственной родни. Нас сажают с мороза за стол. А за противоположным столом длинный, спокойный, незамороженный, но в меру разговорчивый ряд реабилитантов. Самым экзотичным среди них был цыган Роман. 43-летняя живая копия Пушкина не умела читать и писать. Мать и отец лишены родительских прав, сестра погибла от наркотиков. Попав в тюрьму несовершеннолетним, он почти не покидал ее. Однажды интервал между выходом и новой посадкой составил один день. Из Сологубовки несколько раз исключался за трату денег на девочек и выпивку (это правилами запрещено). Но возвращался. И дошел этот свой самый необычный и добровольный срок до конца. В заключительном спектакле – апофеозе местной арт-терапии – прочел по складам товарищами чуть хулигански переиначенного Пушкина: «И я там был, То зелье пил… В темницу сел еще зеленый, И мент ученый свои мне сказки говорил». Сологубовка ответила ему овациями. Расспрашивать их надо осторожно. Нельзя узнавать фамилию. Нельзя снимать. Один из бывших реабилитантов (теперь он здесь воспитатель-консультант) восстановился в родительских правах и забрал троих детей из детдома. «Что обо мне подумают воспитатели в детсадике и учителя в школе, узнав, что я наркоманил?» – объясняет свою нелюбовь к фотоаппаратам. – Меня сюда Бог привел, – говорит с виду качок Леонид с воодушевленной серьезностью. – Но первые дни я хмуро думал: секта. Присмотрелся, вижу, не секта, молиться не обязывают, работой не душат, и решил: нас тут точно откармливают «на органы». Леонида – у него и «химия», и алкоголь – спас его друг и работодатель. Поняв, как всё плохо, он кинулся к своему отцу. Тот знал про «Сологубовку». Леонида с разбитыми руками и ногами просто посадили в машину и привезли сюда. В Сологубовку, как и в еще один православный реабилитационный центр в селе Пошитни Псковской области, почти никто не приезжает со светлыми мотивами: а начну‑ка я жить по-новому. – Те, кто попал сюда, как правило, дошли до дна, – рассказывает Елена Рыдалевская. -У всех тяжелые жизненные ситуации – закрыли двери родные, в спину дышат кредиторы, лежат повестки в милицию. Желание «жить по-новому» возникает уже здесь. Но почти обязательно.

Выравнивание души на тракторе и без

Классика российской наркореабилитации – опыт Евгения Ройзмана и его «Города без наркотиков». Жесткие методы с приковыванием наркоманов наручниками к батарее стали предметом следственных и судебных разборок. Пока общество этому то сочувствовало, то возмущалось, вызрели совсем другие методики и опыты. Принцип Сологубовки – очень доброе отношение к человеку. Зависимый не должен быть голодным, злым, усталым, одиноким. Ему нужна постоянная поддержка товарищей по реабилитационному центру. Никто не должен на него рявкать, смотреть презрительно, унижать. Ругаться, материться запрещено. Естественно, срываются. И тогда тебя ждут разговоры с «братьями» и обязательное «прошу прощения». Ну а завтра на занятиях сядешь на «выравнивание». Это терминология их психологической взаимопомощи. Сложной, включающей и Миннесотскую методику лечения зависимости, и опыт общества анонимных алкоголиков, и их собственную теперешнюю практику. Здесь все ведут «дневники чувств», два раза в неделю ходят на самоанализ. И к «птичьему языку» психотерапии все привыкли. Даже отец Александр может сказать: «Ладно, я пошел на трактор, «выравниваться». Первое, что происходит с человеком в Сологубовке, – от него уходит утилитарный взгляд на других. Все заняты твоей душой. Никто тебя здесь не использует как рабсилу. Самая тяжелая работа – мытье посуды. Мы привыкли к утилитарной уценке, а то и социальному цинизму. «Сброд», говорим с презрением о наркоманах и алкоголиках, «падшие люди», «не стоит тратить силы, они не встанут». Бесчувственная прагматика не безосновательна: алкоголизм занесен в перечень неизлечимых болезней. Но должен быть шанс. Мысль, что он должен быть, у врача-нарколога Елены Рыдалевской возникла в знаменитую вторую половину 80-х. Она еще была далека от веры, от церкви, от создания благотворительного фонда Диакония. Просто искала смысл жизни и как начинающий врач мечтала о создании центра для избавления от алкогольной и наркотической зависимости. Прошло 30 лет, и вот он, центр, работает с уникальной статистикой. – У нас 60 процентов ремиссии, – говорит постоянно окормляющий наркозависимых иерей Алексей Жигалов. – Такой высокий процент, что мы стараемся громко не говорить о нем. Пусть лучше кто‑то перепроверит со стороны. В Сологубовке обычно живут 26 наркоманов и алкоголиков. Кажется, капля в море, даже если образцовая. Но примерно столько же живут в церковном реабилитационном центре в деревне Пошитни Псковской области. Каждые полгода – новая смена, значит, в год 100 человек. Содержание одного реабилитанта обходится в 306 тысяч. Среднее тюремное заключение вместе с судами в разы дороже. В Сологубовке перебывали «пациенты» из 40 регионов России. Реабилитант Павлик вообще прилетел из ЮАР. Дорогостоящее лечение на месте не давало результата, и отчаявшийся отец, иммигрант-серб, любивший Россию, пришел к православному священнику со словами: а давайте посадим его в российскую тюрьму. Священник решил, что это «слишком крайний вариант для Павлика», и парень оказался в Сологубовке. Он уже 3 года в ремиссии. – Но по большому счету мы не считаем ремиссию результатом, – уточняет Елена Рыдалевская. – Результат – изменение качества жизни. Чтобы можно было смотреть людям в глаза, не краснея. У Романа изменилось качество жизни: он год был трезвый, сейчас иногда срывается, но до сих пор на свободе. И у Павлика из ЮАР изменилось качество жизни: у него семья, ребенок.

Холодная мать, сбежавший отец

– Я вырос в Петербурге, на улице Дыбенко, видел, как ребята один за другим «снаркоманиваются», и никогда не допускал мысли, что сам могу так. Но в 90-х наркосцена изменилась. Появились рейвы, порошки, позволяющие круто повеселиться в ночных клубах. Затем фильмы про это. Я начал с курительных веществ. Героин сначала даже не почувствовал. Александр Ф., пролечившийся, вынырнувший и приезжающий из Петербурга в Сологубовку как консультант и помощник другим, говорит о прошлом с мукой. Даже мужчинам мучительно. А каково женщинам, чей алкоголизм считается еще более неизлечимым? В Сологубовке и Пошитни работают только мужские реабилитационные центры. Но в Петербурге, в Александро-Невскую лавру, где устроен дневной стационар для зависимых, приходят и женщины. «Представиться могу только вымышленным именем, – говорит красивая молодая женщина. – Пусть меня зовут Марина». «Марина» стоит у огромных окон в коридоре корпуса Александро-Невской лавры – вдохновенная, счастливая. Она была в стационаре, потом пропала, главный психолог, заметив это, кинулся ее искать. Не ошибся: невидимо ни для кого она по-черному пила вечерами. Выпивать – понемногу, по 50 грамм – начала давно. Теперь уверена, что в «Лавре» ей стоило оказаться раньше. Сейчас в группы по 12 человек сюда принимают даже несовершеннолетних. – Недавно мы провели опрос, – рассказывает руководящий всей реабилитационной работой Лавры с зависимыми протоиерей Максим Плетнев – Из 97 человек, которые побывали у нас, более 50 процентов находятся в ремиссии. Узнают о нас из «сарафанного радио». Принимаем мы всех, без религиозных различий. Помощь бесплатная. Деньги брать нам кажется безнравственным.

Справка

Более 70 реабилитационных центров для наркозависимых, 14 центров ресоциализации, 13 амбулаторных центров, 34 консультационных пункта созданы сегодня РПЦ. Ежегодно Церковь открывает не менее 10 новых структур помощи наркозависимым.

Елена ЯКОВЛЕВА