Тайны молодости Владимира Высоцкого

Сегодня артисту, поэту, музыканту, легенде на все времена исполнилось бы 79 лет

«Побывав в Америке, Высоцкий только на нелегальных концертах за неделю заработал больше, чем за тридцать лет концертной деятельности в СССР! По словам Володи, в США ему за одно появление перед эмигрантами платили три тысячи долларов… Нью-Йорк Володя воспринял как сказочный город XXI века, где человек свободен, и вернулся домой с мечтой поехать туда надолго», – вспоминает Эмма Диннерштейн друг и администратор Владимира Высоцкого. – С Володей я познакомилась еще до того, как он пришел на «Таганку», он был тогда студентом Школы-студии МХАТ. Мы вместе бывали в артистическом кафе напротив Художественного театра. Студенты выбегали туда в перерыве между занятиями. Как они говорили, «на рюмочку кофе». Честно говоря, большого впечатления Высоцкий на меня тогда не произвел. Небольшого роста, с виду – обычный парень… Я только начинала свою «карьеру» заведующей клубом и готовила в ДК при Бауманке мероприятие под названием «Молодые – молодым»: студенты театральных вузов делали программу для студентов-технарей. И вот мой друг, литературовед Лева Шилов, говорит: «Ты знаешь, есть очень интересный парень. Поет под гитару песни собственного сочинения. Не знаю, правда, понравятся ли они тебе – уж очень необычные. Но вообще он способный. Его зовут Володя Высоцкий». Я удивилась, говорю: «Да я отлично его знаю. Но разве он поет? Надо же… Хорошо, вот только согласится ли он? У нас за выступление платят всего 9 рублей 80 копеек». – «Конечно, согласится! – заверил меня Шилов. – Для него это большие деньги – почти 10 рублей!» Володя действительно согласился с радостью. Для него это была солидная подработка – к его 30 рублям. Так началось наше сотрудничество, растянувшееся на двадцать лет…

На концерте Высоцкого студенты устроили Ходынку

Когда я организовывала первые выступления Володи, это был еще «не тот Высоцкий». У Володи ведь не сразу появилось громкое имя, народ узнавал о нем постепенно и передавал информацию о новом поэте по сарафанному радио… И начиналось все даже не с выступлений в различных НИИ, а с «квартирников». У кого‑нибудь дома собиралось человек пятнадцать, и каждый из нас скидывался по рублю. Эти 15 рублей отдавались Володе, который к этому времени уже работал в Театре Пушкина, но получал там совсем мало, потому что почти ничего не играл. Кроме гонорара на «квартирниках» полагалось и угощение – довольно скромное. Выручали «заказы», которые мне полагались как заведующей клубом. Помню, один раз мне дали 400 граммов сыра, и я от радости не знала, как их распределить. Казалось, что это так много и так изысканно! Бутерброды с сыром в 60‑е считались вполне достойным угощением. Водка ящиками на «квартирниках» отнюдь не выставлялась, мы вообще мало пили. И Высоцкий тогда большого интереса к алкоголю не проявлял, порой отказывался даже пригубить. Знаю, сейчас только и обсуждают Володины загулы… Но это реалии разве что последних его лет, хотя я сама и в то время его ни разу пьяным не видела. На концерты Высоцкий всякий раз являлся в форме. Еще рассказывают, что он был алчный, требовал по 500 рублей за выступление. Ну не знаю… Со мной, для НИИ, он работал исключительно через кассу и по стандартному тарифу. А были случаи, когда вообще выступал бесплатно. Причем это был уже «тот самый» Высоцкий. Я звонила, говорила: «Володя, вот так вот надо!» И он приезжал. Конечно, был немного недоволен: «Плохо, что не заплатят… Ну раз надо, значит, надо». Он же понимал, что там полторы тысячи инженеров его как Христа ждут. Ведь что только не творили! Одна моя знакомая, мать двоих детей, доктор наук, которой не досталось билета, полезла в зал по водосточной трубе… Еще была громкая история на концерте в МГУ, где случилась настоящая давка. А всё дело в том, что студенты размножили билеты на копировальной машине, и их оказалось в три раза больше, чем могла вместить самая большая аудитория. В результате толпа не попавших на концерт зрителей выломала двери и хлынула в зал. Это напоминало Ходынку, которая не повторилась только благодаря самообладанию Высоцкого. Он властным криком остановил народ и спокойно предложил уже сидящим в аудитории потесниться, подождал, пока студенты рассядутся. А так жертв было бы, конечно, не избежать… С Володей всегда было как на пороховой бочке. Бывало, прямо во время концерта ко мне подходил какой‑нибудь парторг и говорил: «Сворачивайтесь! У нас через 15 минут в этом зале партсобрание». Это означало, что концерт запрещен. Понимая, что нужно тянуть время, я что‑то начинала возражать… Пока мы препирались, глядишь, Володя уже пять песен и исполнил. Он в таких случаях умел очень быстро брать темп, барабанил просто без перебоя… Конечно, меня постоянно таскали в партком. В любой момент могли уволить к чертовой матери. Не говоря уж о том, что в Уголовном кодексе существовала статья – для таких, как я, работников культуры. Несколько провинциальных администраторов за концерты Высоцкого действительно пострадали, их просто посадили… Нам же в Москве постоянно давали подписывать какие‑то бумаги, что мы, как директора клубов, не будем организовывать концерты следующих лиц – список прилагался. В него входили Высоцкий, Окуджава, Галич, Ким… То есть все мои друзья! Те самые люди, которым я постоянно организовывала концерты, несмотря ни на что. У Марка Розовского есть пьеса «Концерт Высоцкого в НИИ» (по ней он сам поставил фильм «Страсти по Владимиру»). Одна из героинь – культуролог Эра Георгиевна – написана с меня, да и весь сюжет Марк от меня узнал. Придумать такой идиотизм, который там творился, было невозможно! Концерт действительно запретили под предлогом, что Высоцкий не член всевозможных союзов. «Толстой и Чехов тоже не были членами!» – отбивалась я… Но отследить и запретить все концерты они не могли. В те времена было много институтов и предприятий, где мечтали увидеть таких «деклассированных элементов», как Высоцкий или Окуджава. На подобные неофициальные «междусобойчики» власть как бы закрывала глаза. Ну а мы, организаторы этих концертов, были единственным связующим звеном между артистом и народом… Во время выступлений делались те самые магнитофонные записи Высоцкого, которые потом расходились в народ. Выпустить пластинку официально для Высоцкого, которого распевала вся страна, было почти невозможно. У Володи первый миньон, маленькая мягкая пластинка, вышел только в 1968 году. Даже на пике славы он для государства по-прежнему оставался в статусе «а ты кто такой?!» (было у нас такое образное обозначение артистов без званий, без наград, без постов, но при этом безумно популярных в народе). При этом в кассу опальной «Таганки» очередь стояла круглосуточно. Желающие купить билет приходили вечером и утром, отмечались у дежурных, причем в течение месяца! Если хоть раз не пришел, не отметился – вылетаешь из списка. Леонид Филатов, Валерий Золотухин, Владимир Высоцкий – в общем, все, кто работал на «Таганке», были как космонавты, просто народные герои. Спектаклей у них было по тридцать в месяц, практически каждый день. Но даже через Высоцкого я не могла достать туда билеты.

Влюбленный Высоцкий стал абсолютно другим человеком

Это вообще свойственно большим поэтам – безумно влюбляться. Надо было видеть, что творилось с Володей Высоцким, когда у них с Мариной Влади всё только начиналось, – словами не передать. С Мариной он стал совершенно другим человеком, каким не был ни до нее, ни после. Это был какой‑то постоянный подъем, лихорадка, радость, праздник, волнение. Правда, когда я сама увидела Марину, не могла понять, что в ней такого. В жизни она выглядела проще, чем на экране. Не то чтобы она не была хороша собой – конечно, была. Просто не ошеломляла своей красотой. Недаром ее в народе не узнавали особенно. Марина могла приехать с Высоцким в НИИ на концерт и спокойно сесть в первом ряду, затесавшись среди сотрудниц – она среди них не выделялась, и ее никто не замечал. Кроме, конечно, Володи. На сцене он в таких случаях становился напротив Марины и пел только для нее. Не сводя с любимой женщины глаз – даже на гитару ни разу не посмотрит. А когда это у него прошло, когда к Марине он охладел, стал ей изменять, что‑то навсегда угасло в глазах Володи. Знаю, под конец у него появилась молодая девушка – актриса… Но, кажется, ни счастья, ни вдохновения это Высоцкому не приносило. В то время Володя будто сам себе надоел. Было видно, что он страшно устал. Да и здоровья уже не осталось. А я‑то помню, каким он был атлетом в молодости, как крутил сальто, ходил на руках… В театре его не то чтобы не любили, но завидовали, конечно. Володя исполнял роль Лопахина в «Вишневом саде», и там ему нужно было играть на гитаре. Так вот он настраивал ее уже на сцене. Потому что за несколько минут до выхода кто‑то успевал специально покрутить колки… Бывало, с ним не здоровались коллеги, его «поведение» разбирали на худсоветах. Тут еще надо понимать, что Володе всё чаще приходилось отпрашиваться на съемки, на поездки за границу, на концерты. А Любимов подчеркивал, что Высоцкий – не особенный: «Вы не можете подводить театр…» И как‑то создалась такая ситуация, что в январе 80‑го года Володя написал заявление «о творческом отпуске» на год, которое Любимов сразу же взял и подписал. По Москве пошел слух, что Высоцкий покинул «Таганку». Хотя он еще что‑то доигрывал и дело не было окончательно решено. Думаю, Володе всё это очень тяжело давалось: театр он боготворил. Словом, у Высоцкого пошла черная полоса… Именно в тот момент у него появилась идея уехать «на полгодика» пожить в Америку. Он ведь там побывал и дал несколько концертов, которые имели среди наших эмигрантов большой успех. В итоге Володя получил за каждое выступление по три тысячи долларов! То есть за неделю в Америке он заработал больше, чем за всю жизнь здесь. Кроме того, он воспринял Нью-Йорк как какой‑то сказочный город XXI века, восхищался, мечтал о нем. Говорил, что поедет туда, сменит обстановку, вылечится, потому что врачи там очень хорошие. Помню, я подумала: а ведь про Марину в этих своих планах он уже не упоминает… Последний концерт мы с ним отработали весной 80‑го года – в МИФИ. Туда и Булат пришел Володю слушать, и Белла… Публика принимала Высоцкого, как всегда, восторженно. Но я‑то, прекрасно его знавшая, чувствовала: вот он поет, а на душе у него какая‑то тяжесть. Думала, поговорю с ним после концерта, но Володя только совсем немного посидел с нами. Сказал, что Марина в Москве и как раз сегодня должна улетать в Париж, он должен проводить… Больше я его уже не видела.

Эмма ДИННЕРШТЕЙН