О церкви, о жизни, о Смоленске, о себе

За годы пастырского служения на Смоленщине нынешний Патриарх Московский и всея Руси неоднократно давал интервью главному редактору нашей газеты Сергею Новикову. А первая их встреча состоялась в 1988 году на областном радио, где тогда работал Сергей Витальевич. Именно в его радиопрограмме «Диалог» впервые за 71 год советской власти священнослужитель получил возможность обратиться по радио к смолянам. Это был тогда архиепископ Смоленский и Вяземский Кирилл. Программа вышла в эфир 31 июля 1988 года и имела огромный резонанс. А затем были встречи и беседы в рамках уже телевизионной авторской программы Сергея Новикова «Диалоги». Таких бесед было три: 19 апреля 1998 года на канале «SCS”, 19 и 26 апреля 2000 года на канале «ТНТ». В течение этих лет митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл неоднократно давал интервью и газете «Смоленские новости». Последнее из них – данное уже в ранге Патриарха – было опубликовано 20 ноября 2013 года. Публикуем наиболее интересные, на наш взгляд, фрагменты телевизионных бесед с Патриархом и его интервью «Смоленским новостям». Прочитав их, вы убедитесь, что мысли, оценки, суждения выдающегося священнослужителя нашего времени не потеряли своей актуальности и сегодня.

***

…И сегодня, когда многие из нас задаются вопросом: как жить дальше, когда мучительно пытаемся мы сбросить с себя давящую на нас тяжесть неправды минувших лет и одновременно с легкостью поддаемся новым лжеучениям, когда законное и столь долго запрещенное стремление к свободе в своем осуществлении омрачается распущенностью нравов, произволом преступных сил и братоубийственными межнациональными конфликтами, когда попытки жить богаче оборачиваются обнищанием, когда со всех сторон раздаются советы, в которых так мало проку, жизненно важно усвоить Истину, которую Бог явил нам в Вифлееме: мир спасается любовью к ближним и дальним, любовью, у которой нет врагов и нет преград. Никакая, даже самая разумная общественная система не способна сделать людей счастливыми и исключить страдание из их жизни. Но даже самые тяжкие страдания и несовершенство общественных отношений могут исцеляться любовью и теплотой, идущей от человеческих сердец. Сказанное может показаться недостижимым идеалом. И тем не менее в этом идеале есть нечто совершенно конкретное: его осуществление зависит не от кого‑то, кто вершит политику, а от каждого из нас.

(«СН» от 5.01.91 г.)

***

Вы знаете, вообще законопослушность – это не добродетель нашего народа. Вот смотрите, с какой легкостью люди нарушают правила дорожного движения. Я сам веду автомобиль в Германии иначе, чем я его веду в России. Здесь как бы всё позволено. Есть ограничения в скорости, а я как‑то забываю об этом ограничении. А в Германии не забываю. Но почему? У нас нарушение закона – это норма. А если человек действует по правилам, если он платит налоги, если он исполняет многое другое – значит, он какой‑то неудачник, слабак. Так вот, я думаю, что воспитание действительно должно начинаться с детского сада, с уважения к закону. Принцип очень простой. Вот два человека живут в одной комнате в общежитии. Один любит спать с открытой форточкой, другой – с закрытой. Представьте себе, если эти люди не договорятся. Они вместе в комнате жить не смогут. Нужен закон – общее соглашение. Закон – это минимум, который нам обеспечивает совместное сосуществование.

(«СН» от 21.05.97 г.)

***

– Есть события в истории, забыть о которых нельзя ни при каких обстоятельствах. Забывая такие события, мы теряем что‑то очень важное – важное измерение нашего национального самосознания, я бы так сказал. Нельзя забыть о войне Отечественной, которую мы с Наполеоном вели, хотя для всех для нас это, так сказать, «плюсквамперфект», и вообще люди смотрят на это как на что‑то археологическое… А на самом деле всё в истории весьма относительно. Нужно помнить, конечно, и о Второй мировой войне – Великой Отечественной, которая была недавно сравнительно… Почему? Да потому что это колоссальная концентрация народной воли, народного подвига. Наш народ сделал то, что он должен был сделать, может быть, лучшее, что он мог сделать… И помнить об этом должны все! И те, кто связан с войной семейными обстоятельствами, и следующие поколения, которые даже семейными обстоятельствами с войной не связаны. – Что здесь может сделать Церковь? Не вспоминается никакой акции значительной по заботе о ветеранах, об инвалидах войны со стороны Церкви. Гимназии открываем православные, приюты… Это есть, а вот конкретной заботы о конкретных людях… Ведь мало их уже осталось… – Материальной поддержки организованной у нас нет. Откровенно скажу: средств на это нет. Но мы стараемся в праздник Победы встречаться с ветеранами, по разным другим обстоятельствам. Я думаю, здесь очень важно слово поддержки, которое Церковь во всероссийском масштабе обращает к ветеранам. Вы знаете, что у некоторой части молодого поколения сейчас такое снисходительное отношение к нашим ветеранам… Думаю, что задача Церкви заключается в том, чтобы поддерживать авторитет ветеранов в глазах молодого поколения и объяснять молодежи подвиг ветеранов войны и их огромное значение как носителей живой памяти, как людей, обеспечивающих преемственность в нашем обществе. Вообще к пожилым людям нужно так относиться. Не свысока… Пожилой человек не должен быть только объектом благотворительности. Как и инвалид. Нужно понимать абсолютную значимость этих людей для общества, для полноты нашей жизни. – Моя прабабушка говорила: следом идете! – Это во-первых. А во-вторых, и я это хотел бы инвалидам сказать: инвалид несет на себе печать страдания! Человек, живущий физически полноценной жизнью, до поры до времени может не задумываться на эту тему, пока ему какой‑нибудь диагноз не поставят… А понимать смысл человеческих страданий человек должен! Должен понимать значение страданий – для полноты человеческой жизни. Страдания являются частью нашей жизни. Ограниченность является частью нашей жизни. Старость ведь тоже ограниченность. В молодом возрасте кажется, что человек всё может, хотя и он ограничен. Ну представьте себе, зуб заболел у эдакого молодого мастера спорта. И всё! Работать не может, злой, на жену «бросается»… Зуб заболел! Но потом зуб прошел, и снова силы кажутся неограниченными. А пожилой человек чувствует эту ограниченность. И важно, чтобы каждый это осознавал. Вот это и есть путь смирения перед Богом. Для того чтобы понимать всю важность Божьего присутствия в нашей жизни, нужно помнить, что ты многого не можешь. А вместе с Богом можешь очень многое сделать. И в этом смысле старики, инвалиды, а ветераны особенно – это люди, которые несут печать страданий, обретенных в борьбе за счастье вот этого молодого поколения. Поэтому здесь еще и глубочайшая должна быть благодарность. А Церковь должна сделать всё, чтобы поддержать авторитет старшего поколения в глазах младшего, и, конечно, чтобы поддержать наших ветеранов. – Что Вы скажете тем, кто не верит в загробную жизнь? – Тем, кто сомневается, есть или нет загробная жизнь, хочу сказать, что каждый в этом убедится. Но, к сожалению, поздно. Надо убедиться как можно раньше в том, что это есть. Но важно помнить, что не будет базаровского лопуха на могиле… То есть он будет, но этим лопухом не кончается человек. Если бы это было так, то была бы страшная бессмыслица всего исторического процесса. Нельзя было бы ответить на вопрос, для чего мы все-таки живем? Материалисты обычно отвечают: во имя будущих поколений. А я задаю себе вопрос: а что ценность будущих поколений выше, чем наша ценность, чем ценность сегодняшнего поколения? Что наши дети и внуки более ценны, чем ветераны, которые боролись во время войны и чем те, кто погиб на войне? Каждый человек имеет абсолютную непреходящую ценность! И если смысл его жизни только в том, что он должен дальше жить для кого‑то, то это подрывает его ценность. Значит он, простите, удобрение для следующих поколений… Такой подход может привести к страшным последствиям. Кстати, в советское время нас во имя будущего и клали… Нужно жить вообще всегда для другого человека, но необязательно – для следующего поколения. Полнота человеческой жизни открывается, когда мы живем для других. В этом великий смысл и тайна человеческого бытия. Человек, живущий только для самого себя, становится несчастным. Но проблема заключается в том, что каждый человек имеет ценность перед Богом и перед людьми. И его жизнь имеет некую самодостаточность. Поэтому нельзя сказать, что мы созданы для того, чтобы жить для будущих поколений. А если не для будущих, то для чего? Ведь жизнь кончается могильным холмом. И всё превращается в бессмыслицу, если мы снимаем перспективу вечной жизни нашего духа!

(Программа «Диалоги» от 19.06.98 г.)

***

Вся наша епархия – огромная строительная площадка. В каждом третьем храме Смоленско‑Калининградской епархии ведутся работы. Когда мы начинаем что‑то новое, иногда люди трезвые, разумные, светские нам говорят: «Это прожектерство, это фантазия, этого сделать нельзя». А у нас подход такой: даже если это совсем нельзя, совсем невозможно, мы всё равно будем делать. Если мы это сделаем за год – хорошо, за два года – хорошо, за десять лет – тоже хорошо. Мы восстановим все храмы Смоленско‑Калиниградской епархии. Другого пути у нас нет. Сказать, как на партийном собрании, что это будет выполнено к какой‑то годовщине или какой‑то дате, я не могу, но мы это сделаем. На чем основываются мой энтузиазм и уверенность? Народ удивительно поддерживает все эти начинания. Откровенно вам скажу, что сегодня сделать практически ничего невозможно, потому что люди получают очень мало денег. Но я интересовался, как строились храмы и монастыри в прошлом. Картина была точно такая же. На народные деньги невозможно было построить памятники, создать храм Христа Спасителя и так далее. Кто строил? Иногда нам говорят: государство оплачивало всё из казны. Нет, это богатые люди: помещики, заводчики – те, кто имел какую‑то деньгу в то время, отдавали что могли. Сейчас у нас не так много богатых людей, но всё-таки есть какие‑то фирмы, организации, учреждения. И слава Богу, что без агитпропа, без лекций, без призывов эти люди сами, движимые своей совестью, делают то, что они делают.

(«СН» от 28.07.99 г.)

***

– Помните был такой архиепископ Макариус, который стал президентом Кипра? В нашей стране такое возможно? – Мне дважды предлагали выдвинуть свою кандидатуру на пост президента. Причем это не была шутка. Это было очень серьезное предложение. В первый раз это было еще во время РСФСР, когда съезд должен был принять решение об избрании президента. Ко мне пришло более 40 депутатов различных, так сказать, фракций… Тогда еще не было фракций, тогда были группы депутатские и правые, и левые. Предложили, чтобы я выдвинул свою кандидатуру, потому что многие не хотели, чтобы победил Ельцин и понимали, что у коммунистического кандидата может не хватить силы, чтобы противостоять Ельцину. А поскольку в то время не было реальной альтернативы коммунистической партии, то взоры очень многих обратились к Церкви. Потому что Церковь всегда была в некоей духовной и идеологической оппозиции. И народ рассуждал так: уж если эта оппозиция существовала 70 лет и если она победила, а ведь её уж так утюжили, значит, представители этой оппозиции знают какое‑то волшебное слово, они помогут нашей стране выйти из кризиса. Тогда многих священников стали выдвигать кандидатами в депутаты. А вот ко мне пришли с таким предложением. И потом это еще раз повторилось. Даже подписи стали собирать по Москве, но я очень быстро одернул эту публику. А что касается моего ответа тем депутатам, то я ответил им на языке, который хорошо понятен смолянам. Я им сказал, что у меня есть приход один в Смоленске – деревня Зарубинки. Это недалеко от Каспли. Это такой бедный приход, что я не могу назначить туда священника, потому что священник жить на этом приходе не сможет. Но если бы меня спросили, кем я хотел бы быть, президентом России или настоятелем прихода в Каспле, то не думая ни минуты, я бы ответил: настоятелем в Каспле… Потому что это есть мое призвание. Политика не является моим призванием. – Сейчас, наверное, многие телезрители подумали: лукавит Владыка… – Владыка не лукавит. Владыка имеет возможность так сказать, потому что мало кому из телезрителей серьезно предлагалось то, что мне предлагалось. И я совершенно сознательно иду на то, чтобы отстаивать независимость Церкви от власти. Нужно помнить, что власть порабощает. Вы становитесь заложником власти. Становитесь заложником тех программ, по которым власть должна действовать. Представьте себе, если представитель Церкви станет заложником той или иной политической программы!… Что произойдет на уровне реальной жизни? Произойдет следующее: для одних он становится партнером, союзником, а для других – политическим врагом. А что будет, если Церковь станет для кого‑то политическим врагом? Кто‑то скажет: я не могу пойти в церковь, потому что я демократ, а там одни коммунисты. Или наоборот, я не могу пойти в церковь, потому что там одни демократы, а я коммунист… И это же не просто так! Ведь люди идут в церковь для того, чтобы крестить ребенка, исповедоваться, снять какой‑то груз со своего сердца, переосмыслить свою жизнь… И если вдруг двери храма будут для них закрыты только потому, что Церковь себя отождествит с тем или иным политическим направлением, мы погубим Церковь, погубим единственную на сегодняшний день институцию в нашей стране, которая возвышается над политической борьбой. Поэтому когда я сказал о Каспле, это не просто красивая поза. Вы правильно подметили, что кто‑то может подумать, что это лукавство. Это не поза и не лукавство, а это осознанная позиция Церкви. Именно поэтому мы запретили священникам баллотироваться кандидатами в депутаты на всех уровнях: на районном, городском, областном. Потому что в 1991 году мы обнаружили, что огромное количество духовенства выдвигается снизу в кандидаты в депутаты. И мы приняли тогда решение, которое было подтверждено архиерейским Собором, которое запрещает священникам принимать участие в выборах. – Я хотел бы спросить о покаянии Папы Римского. Он каялся за всё, что сделала католическая церковь. Вы скептически к этому отнеслись? – Не скептически, потому что всякое покаяние – доброе дело. В католической церкви допустимо каяться «в общем». У нас «в общем» нельзя каяться. Если вы придете к священнику и скажете, что я грешен, батюшка, делом, словом, помышлением, ведением или неведением, то священник вас должен остановить и сказать: дорогой брат, каяться надо не в общем, а в частном. Если вы говорите, что виноваты словом, каким словом, кого вы обидели словом? Если делом, каким делом… Если говорить о покаянии, которое было произнесено Папой Римским, это покаяние не за Церковь, а за некоторых представителей Церкви, которые в чем‑то были виноваты. А дальше очень общие были формулировки: те, кто согрешил против единства Церкви, кто пропагандировал насаждение католических идей… Хорошо было бы здесь сразу конкретные примеры. Инквизиция, Западная Украина, разгром православия в 90‑е годы, вытеснение православных людей из храмов, лишение их работы, дискриминация и так далее. Перечень можно продолжить. Повторю, это не в нашей традиции – каяться «в общем». Но сам по себе акт покаяния, конечно, положительный. И он у меня вызывает симпатию. В конце концов мы каемся на каждом богослужении. И это произошло в начале Великого поста, и я вспоминаю, как мы первую неделю Великого поста провели. Мы всю неделю провели в покаянии. Это нормально для Церкви – каяться. Но вот тот резонанс, которым сопровождалась эта акция в прессе, мне показался каким‑то вычурным, что ли, неадекватным. Кстати, то же самое сказал и Константинопольский Патриарх. Они вместе с Синодом призвали в 2000 году особое внимание обратить на покаяние. Я думаю, всё это хорошие призывы. Но каяться нужно в конкретных вещах. Каяться нужно за вину перед конкретными людьми! Вот к нам обращались с призывом покаяться за сотрудничество с Советской властью… А я всегда так ставил вопрос: в каком смысле здесь можно говорить о покаянии? Если Икс или Игрек в сотрудничестве с советской властью или с демократической властью преступил нравственный закон, короче говоря, заложил кого‑нибудь, то вот в этом и надо каяться! И не «в общем», а конкретный человек должен сказать, например, что посещал первого секретаря обкома партии и наговорил гадостей на своего собрата или на светского человека, в результате того лишили работы… Господи, я каюсь перед Тобой! А чтобы снять тяжесть с души, я каюсь перед всем обществом! Вот это – покаяние. То есть не может быть покаяния популистского, не может быть покаяния кощунственного. Сила, огромная сила – покаяние. Оно всегда связано с переменой. В переводе с греческого «покаяние» означает «изменение ума». То есть покаяние – это не просто декларация, не просто слова, сказанные на ветер, а перемена. Поэтому величайшее это средство ни в коем случае не должно подвергаться инфляции, ни в коем случае оно не должно быть использовано популистски и особенно, конечно, в политических или идеологических целях. У нас совесть чиста перед католической церковью. Историческая совесть, включая даже самые последние годы сложных взаимоотношений на территории России. Хотя конечно, возможно, отдельные люди в чем‑то и обижали католиков. Допускаются не очень корректные выступления в прессе, оскорбительные заявления. Я думаю, что есть и среди православных те, кому нужно покаяться, что они кого‑то обидели. Но я еще раз хочу сказать, что каяться нужно за конкретные дела конкретным людям, совесть которых действительно ущемлена тем или иным поступком. – У Вас со всеми губернаторами смоленскими прекрасные отношения. Хорошо ли это? – Очень хорошо! Потому что добрые отношения дают возможность решать вопросы. Я ведь не политический деятель, не политическая оппозиция. Если бы я был политической оппозицией, я строил бы свои отношения с губернатором так, чтобы показать, что губернатор дурак, а я умнее его, что мне нужно на его место, изберите меня, пожалуйста, проголосуйте за меня. А я не стремлюсь, даже если вы меня туда бульдозером потащите, я в это кресло не сяду. Моя задача заключается в том, чтобы были добрые отношения, в контексте которых можно было бы решать конкретные задачи. Я с благодарностью вспоминаю опыт работы со всеми, начиная с Ивана Ефимовича Клименко, хотя он был не губернатором, а первым секретарем обкома коммунистической партии. И до сегодняшнего губернатора эти отношения были всегда ровные. Не могу сказать, что это была абсолютная идиллия, были моменты напряженные, не всегда удавалось решать все вопросы, особенно, конечно, в советское время. Но тем не менее это всегда были добрые отношения. Я с ними со всеми люблю встречаться, общаться и вспоминать то, что было сделано. И поскольку так много первых лиц сменилось, а митрополит один и тот же, он является какой‑то линией преемственности. По крайней мере я могу их всех пригласить к себе в дом и готов откровенно, глаза в глаза общаться. Отношения добрые, причем настолько, что я могу даже высказать критическое замечание. Но я всегда делаю это так, чтобы не обидеть человека. У каждого человека есть самолюбие, а у политиков оно особенно обострено. Но это не значит, что мы всегда говорим только какие‑то приятности друг другу.

(Программа «Диалоги» от 19.04.2000 г.)

***

Был случай такой: хотели проверить Смоленскую епархию, ну а я не хотел, чтобы проверяли. Мы делаем много добрых дел и опираемся на пожертвования людей, а потом подумал: а почему и нет? Пришли ко мне высокопоставленные чиновники. Я им показал финансовый отчет, и они сказали: «Владыка, это не прятать надо, это надо публиковать». Квартира, в которой я живу, является моей собственной квартирой. Нет ни дач, ни автомобилей личных – только то, что мне полагается по должности. В церкви всё очень разумно. Ты – митрополит, тебе полагается что‑то. Завтра ты не будешь на этой должности – и у тебя этого не будет. Я считаю, что это очень правильно. У меня нет ближнего круга, может, потому, что нет времени. У меня есть родственники, которые приезжают, навещают меня, братья, сестры.Почти все в Санкт-Петербурге. К сожалению, мы довольно редко видимся, потому что у каждого своя семья, заботы. А что касается друзей, то, чтобы поддерживать дружбу, нужно время. Проблема заключается в том, что времени катастрофически нет. Я поздно очень приезжаю с работы, а выходных у меня нет, потому что я в Смоленске нахожусь. Поэтому отсутствие времени само по себе решает проблему окружения.

(«СН» от 12.05.2000 г.)

***

Не обязательно знать, придя в церковь, где встать или как поставить свечку. Нужно подойти к иконе Одигитрии с чистой верой и просить Божью Матерь, просить Господа. Просить с дерзновением. Если это не искушение Богом типа: «Я у Тебя сейчас попрошу, но не очень‑то верю в твою помощь. Однако посмотрим, что получится…» Нет! Но если вера человека чистая, детская, он обязательно получит просимое. Вы знаете, на опыте ответа на молитву основывается вся вера. Если человека обманывают один раз, он простит. Два раза – трудно, но возможно. Но если тебя три раза обманул один и тот же человек, то – всё, это конец. Представьте себе: если бы Небо молчало, не отвечало на человеческие молитвы, что, разве 2000 лет люди стучались бы в неотвечающее Небо? Я бы не стучался, искал бы других путей. У меня и с логикой неплохо, и в голове что‑то есть. Но на своем опыте жизни знаю, что такое ответ на молитву, вижу водительство Божье в своей жизни. Господь ведет меня за руку, помогая даже в мелочах. Как же оставаться слепым и отвергать все это? Сила молитвы велика, даже если человек не чувствует моментально ответа на нее.

(«СН» от 16.06.2000 г.)

***

Нельзя жить как белка в колесе, когда создается иллюзия свободы, иллюзия пространства и движения, а на самом деле царит беспомощное барахтанье на одном месте. Чтобы понять, в колесе ты или перед тобой реальная перспектива жизни, нужно остановиться. Подумать о себе, о своей жизни, о своих родных и близких. О своей стране и об обществе, в котором ты живешь. Великий пост – это время духовных размышлений, когда активно практикующие христианскую жизнь стараются как можно чаще бывать в храме. Сегодняшняя утренняя служба длилась пять часов. Представьте: пять часов стоять! Просто так встаньте и попробуйте выстоять – не сможете. Но люди стоят – дети, пожилые, молодежь. Значит, в их душах происходит что‑то важное. Концентрируется внимание на самых главных, может быть, моментах жизни. Но концентрируются люди не как философы или мыслители, концентрируются в молитве. Мы очень верим, что когда человек проходит через такой духовный опят, он меняется.

(«СН» от 14.03.2003 г.)

***

– Академик Лихачев считал, что (цитирую) «это было бы несчастьем для христианства – воссоединение церкви и государства. Прогресс заключается в увеличении сектора свободы, а сектор свободы для церкви в том, что она отрешается от своей зависимости от государства». Сейчас со всех сторон слышны упреки, с одной стороны, в огосударствлении Церкви, с другой – в клерикализации страны. Где, на Ваш взгляд, та грань, которая отделяет слияние церкви и государства от партнерства? – Разговоры о клерикализации или об огосударствлении Церкви не имеют ничего общего с действительностью. Это миф, не подкрепленный ни одним фактом. Клерикализация в исконном смысле этого слова – это состояние государства и общества, при котором вся светская власть в стране сосредоточена в руках духовенства. Нет ни единого примера, который бы подтверждал подобное положение вещей в России. Более того, представителям духовенства строго запрещено принимать на себя любые властные функции, на всех уровнях. В том числе им запрещено избираться в представительные органы власти (кроме исключительных случаев, рамки которых строго оговорены). Не происходит и огосударствления Церкви. Государство не имеет прямых рычагов воздействия на Церковь. Церковь сегодня полностью свободна в своей внутренней жизни, в своей проповеди, в издательской, в информационной деятельности, в своем диалоге с обществом и государством. Изучение церковной истории XVIII–XIX веков оставляет для исследователей смешанные чувства. В Синодальный период Церковь была жестко встроена в государственную систему и называлась ведомством православного вероисповедания. Мы не хотим повторения истории, потому что убеждены, что кровавые события начала ХХ века и последовавшие за ними гонения на Церковь явились во многом результатом ее порабощения государством. Церковь защищает свою свободу, потому что уверена, что только ее независимость дает ей возможность в полной мере быть духовным авторитетом. Всякая форма слияния Церкви и государства опасна для дела Божьего. Только проповедь свободной Церкви звучит громко и убедительно. Потеря Церковью свободы значительно осложнит осуществление ею той миссии, которую ей заповедал Сам Спаситель: «Научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам» (Мф. 28, 19-20). Сегодня ни Церковь не вмешивается в дела государства, ни государство не вмешивается в дела Церкви. Но при этом обе стороны осуществляют взаимополезное сотрудничество по целому ряду вопросов как на общероссийском, так и на местном уровне. Это не клерикализация и не огосударствление, это отношения партнерства. Хотел бы еще раз подчеркнуть: Церковь не ставит перед собой задачу заполучить влияние на государственную политику. Она лишь обращается к обществу, к властям, к представителям науки, искусства, бизнес-кругов, свидетельствуя об Истине. Она лишь стремится донести до каждого человека, кем бы он ни был – рабочим или государственным чиновником – духовную аксиому: жизнь без Бога бессмысленна и бесполезна. – Все люди, достигшие высшей власти, жалуются на одиночество. Вам знакома эта проблема? – Служение пастыря, а тем более архипастыря, – это всегда работа с людьми, с паствой. Но паства и друзья – это разные вещи. Паства – это духовно близкие люди, но отношения с ними слишком сложны и таинственны, для того чтобы вписываться в понятие обыкновенной дружбы. Дружба в общепринятом смысле для Патриарха практически недоступна. Ведь иметь друзей – значит намеренно, руководствуясь при этом личными мотивами, отдавать предпочтение одним, какому‑то ближнему кругу, в ущерб другим. Кроме того, служение архипастыря, а особенно Патриарха, подразумевает такую высокую загруженность – изо дня в день, без всяких выходных, – что просто физически нет никакой возможности встречаться с теми, с кем хотелось бы. Это одна из тягот Патриаршего служения. Оно накладывает самые строгие обязательства, в том числе и в личных отношениях. Патриарх должен относиться к людям без каких‑либо исключений или предпочтений.

(«СН» от 20.11.2013 г.)