«Бог Рати Он»

Есть фамилии, которые мы произносили и произносим сотни, а то и тысячи раз, не особенно вдумываясь в их смысл. Эти фамилии носят улицы, а то и города. Их носители оставили заметный след в нашей отечественной истории. Одна из самых протяженных и оживленных улиц города-героя Смоленска носит имя генерала Багратиона. С обложки 9‑го за этот год журнала «Военная история» смотрит на нас этот человек. Не нужно быть специалистом по физиономистике, чтобы понять – на портрете изображен мужественный и решительный воин, прославившийся, судя по многочисленным наградам, во многих сражениях, включая и Смоленскую, и Бородинскую битвы 1812 года. Статья о нем в упомянутом журнале помещена под рубрикой «Великие полководцы» и называется «Лев русской армии». Слава выдающегося сына грузинского народа соперничает со славой самого победителя Наполеона – Кутузова. А вот несколько фактов из журнальной статьи историка Бориса Жарова. Солдаты называли Багратиона «Бог Рати Он». Правда, недоброжелатели, а у кого из выдающихся людей их нет, признавая личную храбрость генерала, отказывали ему в стратегических способностях. И это притом, что в разных войнах ему приходилось в критические моменты не однажды спасать именитых стратегов. Так было, например, во время Итальянского похода, руководимого Суворовым. Тогда союзниками в войне с французами у России были австрийцы. А авангардом русской армии Суворов доверил командовать своему любимцу Багратиону. Противостоял же Багратиону самый толковый после Наполеона французский генерал Моро. В бою против него Багратион овладел укреплениями города Лечче, где захватил огромное количество припасов и оружия, а затем зашел в тыл армии Моро. И это при том, что Багратион был в бою ранен в ногу, но боя не покинул. А что же союзники австрийцы? Они на своем участке обратились в повальное бегство. Тогда Багратион охватил австрийцев своими полками с флангов и с тыла и таким маневром, почти насильно, вынудил их перейти в атаку, после чего русский генерал проявил благородство, отдав победу австрийскому военачальнику… А начинал службу наш герой 18-летним в звании рядового Астраханского пехотного полка. Первый бой принял в Чечне. Спустя 14 лет ему с учетом его ратных заслуг был присвоен чин генерал-майора. И это притом, что в любимцах у власть имущих он не ходил. Трудно складывались его отношения и с другим военачальником, военным министром и в 1812 году командующим 1‑й Западной армией Барклаем‑де-Толли. Соединил их Смоленск, когда здесь в начале августа объединились перед наступившими полчищами Наполеона две русские армии. При этом, как справедливо пишет автор статьи в журнале, «Багратион был человеком скромного и относительно спокойного характера, хотя иногда становился очень вспыльчивым, хотя и отходчивым. Зла не помнил и никогда не метил». Говоря о выдающемся полководце, нельзя обойти вопрос о его смерти. При Бородино, как и в других битвах, Багратион сражался яростно. Но в сражении за бородинские флеши был тяжко ранен, потерял много крови. Когда ему стало совсем плохо, его унесли с поля боя. Рана вызвала гангрену. Врачи предлагали ампутировать ногу, но раненый категорически отказался. Современные врачи признают, что в противном случае Багратиона можно было спасти. А по мнению Наполеона, «самому опасному из русских генералов» в личной жизни не везло. Не дожил до пятидесяти, не сложилась для него семейная жизнь: супруга, молодая и красивая, вскоре после женитьбы уехала за границу. Правда, женским вниманием генерал обделен не был, хоть и в красавцах не числился. Рассказывали, как во время одного из сражений посыльный офицер передал ему приказ отступать, ибо «противник на носу». «На чьём носу, – спросил Багратион, – на моем или на Вашем? Если на моем, то мы еще чайку попьем». Продолжая тему «Багратион и женщины», можно вспомнить и о том, что когда полководцу уже было давно за 40, у него случился роман с 20-летней дочерью императора Павла I, великой княжной Екатериной Павловной. Естественно, соотечественники ценили его не за амурные, а за боевые дела. Впрочем, ценили не всегда. В конце 20-х – начале 30-х годов XX века придурки в высшем руководстве решили снести памятник великому полководцу на Бородинском поле, и соответствующее кощунство было осуществлено. В другие времена памятник восстановили, но зарубка в памяти многих осталась. Ну а мы, смоляне, вспомним еще раз героя Смоленского, Бородинского и многих других сражений, садясь в трамвай или на маршрутку на улице Багратиона.

***

А сейчас ненадолго оторвусь от исторического журнала. В предыдущем разделе я упомянул об улице Багратиона. Много видела на своем веку эта улица – бывшая Большая Чернушенская. До 1917 года здесь находились Нарвские казармы, где размещался личный состав 13‑го армейского корпуса, которыми командовал участник русско-турецкой, русско-японской, Первой мировой войны генерал Михаил Васильевич Алексеев, ставший в 1916 году начальником штаба Ставки Верховного Главнокомандования, а затем при Временном правительстве – Верховным главнокомандующим вооруженными силами России. О нем в советские времена вспоминали редко. Причина была ясна: Михаил Васильевич был инициатором создания белогвардейской добровольческой армии. Но продолжу рассказ о теперешней улице Багратиона. По сути дела, Большая Чернушенская располагалась уже на краю Смоленска. Совсем недалеко находилась деревня Чернушки. Здесь побывали в давние времена литовцы, поляки, французы, захватывавшие город. А вот эпизод лета 1941 года, о котором рассказал однажды преподаватель нашего физмата, уважаемый педагог и заслуженный фронтовик Яков Ильич Гейвашович. В 1941-м он, молодой лейтенант, служил в зенитном дивизионе, располагавшемся в уцелевших до нашего времени Нарвских казармах, сейчас уже занятых сугубо гражданскими учреждениями. 15 июля того же 41‑го Яков отпросился у командования навестить жену. Можно предположить, что разговор с ней шел об эвакуации. Тема эвакуации – особая тема, к которой надо бы со временем вернуться. Здесь скажу только о том, что тысячи смолян хотели бы эвакуироваться, но не имели такой возможности. Были к тому и объективные причины. Во-первых, далеко не все имели разрешения покинуть Смоленск. Разговоры о приближающихся к городу немцах пресекались – можно было за «панические слухи» и под трибунал угодить. Во-вторых, Совинформбюро выборочно сообщало о наступлении противника, и потому большинство смолян смутно представляли себе, где находятся немцы. Была и третья причина: железные дороги использовались главным образом для переброски войск и техники на фронт, и поток беженцев на восток мог затруднить военные перевозки. Но как бы то ни было, многие люди вынужденно остались на оккупированной территории, что не помешало советской власти после войны превратить их в граждан второго, если не третьего сорта, как «побывавших в оккупации». Итак, лейтенант Гейвашович получил разрешение навестить жену. Довольный встречей, он уже возвращался в часть. По его словам, в городе было спокойно. На улицах можно было даже увидеть гуляющие парочки. И вдруг Яков Ильич увидел бегущего ему навстречу старшину из их части. Подбежав к офицеру, тот выпалил: «Товарищ лейтенант, надо уходить!» Прозвучал вопрос: «Куда уходить, зачем уходить?» Ответ был – как выстрел: «Немцы входят в город!» Побежали оба к Нарвским казармам. В расположении части – никого, только у ворот стоит часовой – забыли снять. Часового забрали с собой, быстренько разбили стекла на окнах, осколки побросали в котлы на кухне с еще дымящейся пищей. И двинулись к Соловьевой переправе догонять свой дивизион. Порадовался за коллегу, с которым, к сожалению, был мало знаком: Яков Ильич остался жив, хотя прошел Сталинград, участвовал в освобождении стран Европы. Второй раз порадовался, когда увидел его регалии на стенде в музее «Смоленщина в годы Великой Отечественной войны». Пользуясь случаем, добавлю: после длительного ремонта и обновления экспозиций этот музей, а я побывал во многих, стал одним из лучших военных музеев страны. Побывавшие там убедятся в этом.

Прощались с адмиралом и свои, и враги

Но возвращаюсь к журналу «Военная история». В 11-м номере за этот год – портрет еще одного героя отечественной истории. Опрос общественного мнения не проводил, но уверен, что на вопрос о самом известном нашем флотоводце по крайней мере 99 из 100 граждан ответили бы: «Адмирал Нахимов». Именно его портрет помещен на обложке упомянутого журнала. Статья, опубликованная здесь, принадлежит перу уже знакомого нам историка Бориса Жарова и называется «Последний парад адмирала Нахимова». Познакомлю с некоторыми фактами содержательной журнальной публикации, добавив кое-что свое. Начинается статья сведениями о семье знаменитого флотоводца. Цитирую: «Его отец – отставной секунд-майор – был помещиком бедным и по дворянским меркам едва сводил концы с концами». Прямого указания на дворянское происхождение семьи, как видим, нет. Зато в статье Смоленской областной энциклопедии, посвященной родственникам адмирала, написано: «Нахимовы – дворянский род». Ничего не сказано о дворянстве Нахимовых и в статье покойного профессора Д.И. Будаева в той же книге. И это, видимо, не случайно – не все историки признают дворянство Нахимовых. Это не помешало всем пятерым братьям стать морскими офицерами. Интересно, хоть этого и нет в журнале, что все три сына сестры Павла Степановича Анны Степановны стали адмиралами. Так что в историю российского флота вписала свои имена целая когорта представителей рода Нахимовых. Первую свою высокую награду молодой офицер Павел Нахимов получил за участие в Наваринском сражении. И это был орден Святого Георгия, которым награждали – да и то нечасто – за личную храбрость и распорядительность в бою. Вполне справедливо историк Шаров называет Нахимова «триумфатором Синопа», ибо здесь, у Синопа, адмирал одержал свою главную победу на море, уничтожив практически весь турецкий флот. К сожалению, не все русские военачальники того времени пребывали на уровне талантливого адмирала. Трудными были отношения его с тогдашним главнокомандующим русской армии и одновременно морским министром Меншиковым, по вине которого произошла в 1853 году высадка англо-французских войск на крымский берег, а затем бездарно было проиграно сражение на реке Альме. Сам высокопоставленный сановник после этого бежал, оставив Севастополь практически без защиты. Не всегда Нахимов находил общий язык и с соратниками. Так, два адмирала – Нахимов и Корнилов – накануне штурма врагом Севастополя разделились в вопросах стратегии: Корнилов предлагал вывести флот в море и дать бой объединенной англо-французской эскадре. Нахимов возражал против этой идеи. Во-первых, российский парусный флот неизбежно проигрывал противнику в маневренности – среди кораблей противника были уже и паровые суда. Во-вторых, русский флот и по количеству судов, и по их огневой мощи уступал врагу. В-третьих, абордажная схватка отчаянных русских моряков, на которую рассчитывал Корнилов, могла не состояться. Но главный аргумент Нахимова был таков: экипажи и моряков, а также корабельную артиллерию, можно было использовать при обороне Севастополя. Возобладало мнение адмирала Нахимова, ставшего, как утверждали очевидцы, душой обороны города. И это притом, что поначалу Павел Степанович, не мысливший себе жизни без моря, пытался уклониться от руководства обороной Севастополя. Но как бы то ни было, моряк оказался сухопутным полководцем. Нахимов делал всё возможное для обороны города. При этом солдат и моряков поражала его личная храбрость – он появлялся на самых угрожаемых участках обороны. Доходило до того, что подчиненные силой снимали его с лошади и относили в более безопасное место. Многие офицеры считали, что гарнизон города держался под шквальными обстрелами так долго благодаря личному примеру нашего земляка. Но случилось неизбежное: 28 июня 1855 адмирал был смертельно ранен на Малаховом кургане. Два дня спустя он умер. Характерный факт: когда Севастополь прощался со своим героем, англичане и французы прекратили огонь по городу. А на их кораблях офицеры сняли головные уборы и склонили головы в знак траура по храброму противнику. Кроме того, на мачтах кораблей осаждавшие приспустили флаги. Что ж, это была середина XIX века, и джентльменские традиции еще действовали. Тут бы и закончить рассказ о нашем земляке-герое, но позволю себе некоторые добавления. Похоронили Павла Степановича Нахимова, как и другого героя обороны адмирала Корнилова, во Владимирском соборе Севастополя. Но после революции собор перестал быть православным храмом, а могилы адмиралов были разорены. Нашелся честный и смелый человек, который собрал косточки обоих и много лет хранил их в коробке для обуви. Пришли другие времена, и героев сражения за Крым и Севастополь заново похоронили. И еще один невероятный факт. Уже в наше время последовательно затонули три судна, носившие одно название – «Адмирал Нахимов». Некоторые усмотрели в этом какой‑то рок. Кто‑то из сугубо верующих людей выдвинул такую версию. Нахимов, убедившись в том, что Севастополь не удержать – масса защитников города погибла, люди устали, ко всему подходили к концу боеприпасы, – решил погибнуть, не желая быть свидетелем падения крепости. Адмирал появлялся на бастионах в парадном мундире, при эполетах и наградах. И смерть действительно нашла его. А самоубийство по религиозным канонам – тяжкий грех. Вот, мол, судьба и нашла корабли его имени. Версия, конечно, спорная, но она высказывалась. А в битвах за Севастополь и Крым участвовали и другие наши земляки. Знавал я ветеранов Великой Отечественной полковника в отставке Ревенко, награжденного орденом Нахимова, и бывшего моряка-подводника Шухнахера, удостоенного медали того же имени. И последнее. Всем смолянам известно: улица имени Багратиона пересекается с улицей имени Нахимова. Память о двух героях в народе жива.

Страницу подготовил Михаил РАБИНОВИЧ