«Мне подсказывает сердце…»

«Если хочешь быть счастливым – будь им!». Кто это сказал? Козьма Прутков, Сергей Михалков, а может, вообще – Иисус Христос? Впрочем, какая разница? Главное – фраза правильная, красивая, но, к сожалению, для большинства из нас трудно реализуемая. Почему?

Ответов на этот вопрос множество. Тут и товарищ Случай, который почему‑то не встречается, и госпожа Удача, подмигивающая кому угодно, только не тебе, а также финансовые дыры, глобальное одиночество, невозможность быть услышанным и понятым, болезни, старость, наконец. Много чего. И когда вдруг встречаешь человека, пребывающего в гармонии с миром и с самим собой, его жизненную философию хочется тиражировать бесконечно. Во-первых, потому, что она правильная, а во-вторых, и это самое главное, единственно возможная для окончательного и бесповоротного понимания того, какое же это бесконечное удовольствие – жить на свете. Гость редакции – Светлана Ильинична Нефедова, филолог по образованию, экскурсовод по профессии, садовод по зову души, литератор по призванию. Это она исповедует философию оптимизма, которая читается в каждой строчке ее книжек. Пока их – три. Два сборника стихов «Из звезд и ветра» и «На узких улочках судьбы», а также книга для детей и родителей «Все – мои». Каждая читается «запойно». – Светлана Ильинична, из-под Вашего пера выходит удивительная литература. Детская книжка – очень толковое пособие про то, как надо любить своих детей, что до стихов – они просто необыкновенно искренние, исповедальные. Скажите, как Вам это удается, ведь когда читаешь, понимаешь, что это исключительно про тебя? – Знаете, мне об этом часто говорят, хотя я – «домашний» поэт. Писала для себя и, конечно, для своих детей, но так как круг знакомых и друзей достаточно широк и книги дарятся часто, те, кому они попали в руки, действительно говорят: «Слушай, ну это про меня!» Совсем недавно я наткнулась на строчку, хотя читаю Ахматову всю жизнь, «стихи – это скоропись души». Я абсолютно согласна с Анной Андреевной, стихи – это то, что идет из души. А если не получается, бывает и такое, я просто не пишу. Стихи, они ведь как мои дети, я должна чувствовать, что они получились. По-настоящему я стала писать после смерти мужа. Это произошло 8 лет назад, и тогда стихи мне помогли пережить потерю. Помните, у Пушкина: «Поэзия, как ангел-утешитель, спасла меня, и я воскрес душой»? То же самое произошло со мной. Вот в этом сборничке, «На узких улочках судьбы» он называется, собрано то, что написано за 8 лет. Первое стихотворение «Мне никогда тебя не разлюбить» я писала всю ночь и плакала. С него, наверное, и началась моя поэтическая судьба. Хочу признаться, что сама эти стихи очень люблю, часто перечитываю. Вообще, это очень интересно: начинаешь писать, и не знаешь, что напишешь. И вдруг нащупываешь какую‑то ниточку, как будто кто‑то тебе помогает. Удивительно! – А когда самое первое стихотворение было написано, помните? – Лет в 10. И я хорошо помню ощущение, когда прочла то, что у меня получилось. Как будто я поймала жар-птицу. Интуитивно в 10 лет я поняла, что это будет играть большую роль в моей жизни. Стихи ее всегда гармонизировали. Они стали способом самовыражения. Свои и чужие, они помогли найти свое место в жизни. А сейчас, когда дети выросли, появилось больше внутренней свободы и стало проще самовыражаться. Знаете, сколько я сейчас пишу? Прежде всего, книгу о своей семье. Параллельно работаю над продолжением книжки «Все – мои», плюс – у меня почти готова книга детских стихов. – А почему возникла мысль продолжить «семейное пособие», как я называю книжку «Все – мои»? – Не могу с этой темой расстаться, настолько она позитивная. Был такой период в моей жизни, когда я писала письма мужу каждый день в течение трех лет. Описывала нашу с девочками жизнь, как и о чем они говорят. Младшей Маше тогда было от двух с половиной до пяти лет. Все письма сохранились, и спустя какое‑то время после смерти мужа я решилась их перечитать. И обалдела. Я ведь забыла совсем, о чем она говорила! И к Машиному тридцатилетию решила сделать подарок – альбом с ее «крылатыми» выражениями. Так началась работа над книгой. А потом добавился «архив» старших девочек – изложения, сочинения, стишки, что‑то я за ними записывала. Получилась книга. А почему «Все – мои»? Мне, кстати, очень нравится название. Когда Маше было годика четыре, ей задали вопрос, ну, как мы, взрослые, обычно спрашиваем у ребенка: «Кого ты любишь больше, маму, папу, старших сестричек, Лену, Катю?» Она подошла к нам, обняла: «Все – мои». А потом я поняла, что книга интересна не только моим детям. Она интересна многим. Ребенок – это действительно счастье и радость. Это праздник, как сказал Януш Корчак. Я и эпиграфом взяла его слова: «Люби своего ребенка любым – неталантливым, неудачливым, взрослым. Общаясь с ним – радуйся, потому что ребенок – это праздник, который пока с тобой». Вообще, в этой книге десять заповедей Корчака, как нужно любить детей. Лучшего пока не придумали. Мы должны не только уметь слушать ребенка, мы должны его слышать. Дети говорят о том, что видят, как чувствуют, о чем думают. Дети помогают нам не забывать, как выглядит мир, потому что в отличие от нас, взрослых, они видят без лжи и снобизма. Книжку оформит моя внучка. Она давно рисует, хотя перешла только во второй класс. Если у нас получится, попробую издать. Конечно, хотелось бы заинтересовать какое‑нибудь издательство или найти спонсора. За свой счет издавать всё-таки дороговато. «Все – мои» обошлась в 150 тысяч, я ее издавала на свои деньги. А еще мечтаю сделать альбом, посвященный саду. Я – садовница, много чего, особенно цветов, у меня красивого растет в саду. У Астафьева есть «Ода огороду», а я хочу написать «Оду саду». Так что… Было бы время и здоровье. – У Вас много стихов, посвященных заморским землям, из чего следует, что Вы – заядлая путешественница. – Да. Это одно из моих увлечений. Если я никуда не еду – испытываю беспокойство. – Как там Рим без меня? – И Шанхай тоже. Так получилось, что свою страну я знаю хорошо. Родилась в Иркутске, каждый год с классом, а потом с однокурсниками ездили на Байкал. В студенческие годы в стройотряде работала на Шикотане – рыбу в банки укладывала. Муж был военным, приходилось часто переезжать с места на место. Служили и в Германии, под Лейпцигом. Это уже потом был Смоленск, где живу уже 35 лет. Знаете, когда мы сюда приехали, я не могла поверить своему счастью. Ведь здесь, что ни камень – то история. А сколько великих людей отсюда вышло! Я была так увлечена всем этим, что стала экскурсоводом. Эта работа дала мне очень много. Я выучила польский язык, возила туристов в Польшу, а потом, когда появилась такая возможность, наша фирма, первая в Смоленске, стала возить туристов в Париж. Помните: «Увидеть Париж и умереть»? Представляете, я проводила экскурсии по Парижу, Праге, Вене, Лондону! – А энциклопедические знания откуда? – В основном, из книг. Я знаю, где увидел Толстой казнь на гильотине, где в Париже была свадьба у Фета, где жил Виктор Гюго. И потом, нам же виднее, что интересно российскому туристу. Я не говорю, что была прекрасным экскурсоводом. Это был своего рода авантюризм, но таким образом мы выходили из положения. И так, на автобусе, мы проехали всю Европу. Много дала мне эта работа. – Хочу заметить, Светлана Ильинична, что с жизнью Вам повезло. – Да. Я – счастливый человек. Но помните, как писала Тушнова? «Счастье, что оно? Та же птица. Упустишь и не поймаешь». – Вы – состоявшийся поэт. Почему не вступаете ни в один из творческих писательских Союзов? – Считаю свой масштаб достаточно скромным. А во-вторых, для чего? Мне кажется, принадлежность к творческому Союзу сегодня ни о чем не говорит. Стихи не очень востребованы, издаются они, в основном, за свой счет. Продать книжку тоже не очень легко. Я продолжаю работать, и, слава Богу, пока могу издаваться на собственные деньги. Вот тут дочка на день рождения подарила мне сундук для хранения архива. Это оказалось очень кстати, потому что сейчас я пишу семейную книгу, так сказать, возвращаюсь к истокам. Сохранился старый дедов чемодан с дневниками, которые он вел в двадцатые- сороковые годы. Представляете, дневники ждали своего часа, ведь никто из нашей большой семьи, кроме меня, ими не заинтересовался. Более того, старший брат отца оставил свои записи. Ими тоже только я заинтересовалась. И это не просто так. Я вообще считаю, что в жизни ничего нет случайного. Всё, что с тобой происходит, имеет какое‑то значение. И вот я пишу книгу о своей семье. Мне кажется, что книга будет интересна не только моим детям, потому что история моей семьи – это история страны. Прадед по маминой линии – расстрелян по приказу Унгерна (руководителя Белого движения в Забайкалье, если кто забыл). Прадед по отцовской линии, священник, спасаясь от репрессий, покинул Иркутск и сгинул. Прабабка была раскулачена и умерла от голода и холода на поселении. Два брата моего деда были расстреляны в 37-м, а сам он вышел из тюрьмы, где его пытали, с искалеченными пальцами рук. История не обошла нашу семью, и я обязана написать о веке-волкодаве, как говорил Мандельштам, тем более что сохранилось столько материалов. – Я поражаюсь Вашей всеохватности, Светлана Ильинична. – А просто мне это интересно. И вообще, мне кажется, что когда человек что‑то любит, он может горы свернуть. В моей жизни было много потрясений, судьба не всегда жаловала. Бывало и так, что приходилось начинать всё сначала. – Может быть, история Вашей семьи научила «держать удар»? – Наверное. Знаете, я внутренне считаю себя очень свободным человеком. Это у меня от деда, который никогда, ни при каких обстоятельствах, ни перед кем не гнул спину и, несмотря на всю боль потерь и тяжесть пережитого, считал себя счастливым человеком. Так ему подсказывало сердце. И мне тоже.

Беседовала Лариса Русова