Идите вы в... бизнес
Дмитрий Медведев окончательно оторвался от реальности
Модный, носящий пеструю рубашку и дорогие часы, умеющий изящно скользить пальцем по планшету последней модели «Apple», премьер-министр посоветовал подрабатывать учителю, который встает в семь утра, чтобы прийти в школу к первому уроку, и дает шесть или восемь уроков подряд, а потом идет домой, где должен подготовить шесть или восемь уроков на следующий день. На этом рабочий день учителя не кончается: надо еще проверять тетради, которые он принес с собой из школы. И он сидит в районе полуночи над сорока диктантами или тридцатью контрольными, выискивая ошибки в причастных оборотах или в решении задачи. А утром снова вставать к первому уроку. Это и есть жизнь учителя. Что такое дать шесть уроков подряд? Это значит провести шесть часов на ногах в наивысшем нервном напряжении, работая с классом, в котором отличники торопятся узнать больше, а отстающие просят объяснять медленнее. Это значит поддерживать и ободрять, реагировать и сочинять, смешить и придумывать, вдохновлять и утешать, и в конце этих шести или восьми рабочих часов чувствовать себя абсолютно пустым, отдавшим всё, выжатым, как лимон. У учителя, работающего в таком ритме, садится голос, не выдерживают голосовые связки. От нервных перегрузок возникает язва. Хотелось бы вздохнуть, оглянуться, иметь нормальную человеческую возможность посидеть с книгой в руках, хотелось бы, наконец, расслабить нервы и убрать из головы ноющую боль, но учителю это не дано. Он не может иметь меньше часов, потому что это значит иметь меньше денег, а денег и так не хватает. А еще у него классное руководство. И родительские собрания. И бесконечные отчеты. И шесть уроков в шести разных классах, требующие шести разных подготовок. А по субботам массированная проверка тетрадей до трех ночи, когда слипаются глаза и устает рука… И что? После этого идти подрабатывать? Да он и без того подрабатывает! Учитель дает уроки частным ученикам, дает их беспрерывно, как на конвейере, потому что иначе рост цен, налогов и инфляция, которые премьер с президентом устроили своей безумной политикой, съест всю его зарплату. Учителя уже давно превратили в машину для объяснения, в аппарат, надсадным голосом толкующий темы и параграфы, в живой труп, мечтающий наконец прилечь и отдохнуть. Тот, кто давно работает в школе, уже изведал все виды презрения со стороны государства и испытал все способы выживания: торговал на рынке турецкими кроссовками, выращивал огурцы и картошку и не брезговал даже подбирать бутылки. Когда ему еще подрабатывать, ночью, вместо сна? Премьер-министр сказал учителю, что если делаешь что‑то по призванию, то тогда молчи о деньгах. Всю жизнь, десятилетиями, я слышу эту подлую логику. Учитель по призванию? Ну и живи без денег, если ты такой дурак, что выбрал такое призвание! Врач по зову души? Ну и мучайся со своим зовом, пока мы тут мажем бутерброды икрой и показываем друг другу часы за сто тысяч баксов! Журналист из желания хорошо писать? Ну лопочи там свою правду, дурашка, ты же этим занялся не из-за денег? Так и живи без денег. Так они отвечают с серьезными лицами якобы государственных деятелей, но эти серьезные лица снимаются с них, как маска, а под маской — блатной прищур и разинутый в циничном смехе рот: «Лохи! Как же мы вас кинули!» Учитель спросил премьер-министра, почему учитель получает десять тысяч, а полицейский пятьдесят. Бедный наивный учитель, он может доходчиво объяснить кому угодно, как устроена Вселенная и как функционирует атом, и какие факты лежат в основе «Анны Карениной», и что такое биогеоценоз, но, замученный школьным конвейером, истощенный стрессами, он никак не может объяснить самому себе одну очень простую вещь. А она состоит в том, что этой власти нужен человек с дубинкой и в каске, а не человек с головой и книгой. Они отлично знают, что их власть держится на лжи, но ложь исчерпывается, и остается насилие. Поэтому надо лелеять и холить не учителя и врача, а полицейского с дубинкой и карателя с наручниками, не университеты, а национальную гвардию, единственной задачей которой является стрелять в людей, когда они дойдут до края и возмутятся. Свысока, небрежно, не вдаваясь в подробности, премьер-министр советует затравленному жизнью учителю «как‑то еще что‑то зарабатывать». Ну как‑то что‑то, разбирайся сам! Он говорит это так, словно не несет ответственности за то, до чего его политика довела людей, говорит так, словно учителя – это какие‑то чужие и ненужные в России люди, путающиеся под ногами в момент, когда нужно делать, на его взгляд, великие, а на самом деле бессмысленные и безумные в своей жестокости дела: вводить контсанкции, бряцать оружием, сажать активистов, давить польские яблоки бульдозерами. Он, второе лицо в государстве, вместе с президентом ответственный за войну и обвал экономики, теперь отмахивается от нас всех, посылая на приработки и в огород. В этих даваемых сверху небрежных советах о том, как жить, в этом искреннем недоумении оттого, что желающие нормальной жизни люди идут в учителя, тогда как могли бы пойти в бизнес и быть чем‑то вроде Абрамовича с Усмановым, – сквозит и кричит такое ужасное удаление от жизни, что вольно и невольно вспоминается несчастная Мария-Антуанетта и несчастный, так ничего и не понявший Николай Второй. Я несколько раз прочитал стенограмму ответа премьер-министра на вопрос учителя и каждый раз, закончив читать, чувствовал, что в душе остается какой‑то неприятный, мутный осадок. Потом понял: это оттого, каким тоном он говорит. Тон легкой болтовни, тон, каким говорят о пустяках, а не о боли и муке человека. И одно слово в скобках в конце значит больше всего этого монолога: (Смеется.)
Алексей Политковский