Нужна политическая воля!

Отсутствие политической воли делает невозможным проведение экономических реформ

До последнего момента мало кто верил в то, что Советский Союз может перестать существовать. Экс-министр экономики доктор экономических наук Андрей Нечаев в интервью «Газете.Ru» рассказал, почему советские руководители не смогли справиться с экономическим кризисом и какие параллели можно провести между концом 1980-х и серединой нулевых. – Когда вы в 1991 году пошли работать заместителем к Егору Гайдару в Министерство экономики и финансов России, насколько критичной была ситуация в экономике? – Та степень развала, которую мы застали, в отдельных своих элементах нас просто поразила. Например, через несколько дней после нашего прихода выяснилось, что валютные резервы правительства составляют лишь $25 млн, а Внешэкономбанк фактически банкрот. А в нем оказались замороженными остатки предприятий и физлиц. Последнее советское правительство всё доблестно потратило. Нам пришлось создать специальную комиссию и буквально вручную делить каждый доллар. Для меня психологически ситуация была крайне тяжелой – приходилось отказывать многим, чтобы хотя бы купить инсулин и другие лекарства, которые у нас не производились. И конечно, критичной была ситуация со снабжением крупных городов – по некоторым позициям запасов оставалось на несколько дней. «В крупных городах была угроза голода» – Как получилось, что при работающей промышленности и сельском хозяйстве из магазинов исчезли продукты? – Промышленность работала уже очень скверно. Реальный спад производства шел с 1989 года. Что касается сельского хозяйства, то, во-первых, 1991 год был неурожайный, во-вторых, напомню, в пике Советский Союз импортировал 45 млн тонн зерна в год, а это примерно около трети всего потребления страны. Самая главная проблема состояла в том, что система снабжения была построена так, что крупные города снабжались исключительно из централизованных ресурсов, которые пополнялись в основном за счет импорта. Импортным зерном кормили и птиц на птицефабриках. К нам однажды пришли руководители из Питера и сказали: зерна нет, и сначала начнут дохнуть куры, потом люди. В последние годы весь импорт оплачивался в кредит, поскольку денег у Горбачева уже не было, а после августовского путча кредитные линии были заморожены, нечем было платить даже за фрахт судов. За счет кредитов пытались сбалансировать потребительский рынок — не только по зерну, но и по маслу, мясу, другим продуктам. И когда импортный поток практически остановился, ситуация стала близкой к катастрофе. В крупных городах была угроза голода (на селе и в небольших городах ситуация была легче). Безусловно, падение цен на нефть усугубило положение дел, но проблема в том, что сама система уже была недееспособна. «Не нашлось людей, готовых к серьезным экономическим реформам» – Почему в СССР, на ваш взгляд, несмотря на многочисленные попытки, работу всяких групп, так и не был разработан и принят план реформ для перестройки экономики и выхода из кризиса? – На проведение реформ не было элементарной политической воли, такой, какую Горбачев проявил в части демократизации общества. Косметическими мерами ограничиваться уже было нельзя, социализм с человеческим лицом строить было поздно. Но в окружении Горбачева не нашлось людей, готовых к серьезным экономическим реформам. Николай Иванович Рыжков в качестве реформатора вызывал только скорбь. Один пример. Уже в конце 1980-х многие в советском руководстве понимали: надо либерализовывать цены. Но решение не принималось, так как все понимали, что оно нанесет удар по уровню жизни. В результате накапливался инфляционный навес, была колоссальная скрытая инфляция, которая выражалась в дефиците товаров, а после либерализации случился мощный скачок цен. – Гиперинфляция, последовавшая за либерализацией цен, привела к тому, что сбережения населения были уничтожены. Можно ли было найти какие‑то механизмы, чтобы избежать этого? Например, до либерализации цен провести первый раунд приватизации, продав гражданам магазины, парикмахерские, небольшие предприятия, транспорт и пр. – Это спор, который идет 25 лет. Я как человек, который в правительстве готовил документы для либерализации цен, отвечу так: в абстрактной академической дискуссии я бы с этим частично согласился. Но была абсолютно конкретная ситуация конца 1991 года с абсолютно полным развалом потребительского сектора и финансовой системы. При этом повышение цен, проведенное ранее союзным правительством Павлова, не дало никакого эффекта с точки зрения насыщения рынка и увеличения производства. Таков уже был масштаб инфляционного навеса. Единственное, что можно было сделать, – отпустить цены. – Сегодня часто проводят параллели между текущей ситуацией в России и последними годами СССР. Насколько обоснованны такие сравнения? – Нынешняя ситуация кардинально иная. Тогда, еще раз повторю, был полный развал потребительского и финансового сектора. А после развала СССР нам фактически пришлось создавать с нуля всю систему государственного управления, ведь на республиканском уровне многие базовые институты просто отсутствовали – армия, граница, Центральный банк, собственная валюта и пр. Это, кстати, и диктовало логику реформ начала 1990-х. Сейчас, как ни корежили рыночную экономику в нулевые годы, поломать то, что мы заложили еще в 1990‑е, не получилось. Всё худо-бедно работает. В то же время многие внешние сходства налицо. Это падение цен на нефть, конфронтация с западным миром, но самая главная параллель, которая напрашивается, – неадекватная современным вызовам система госуправления. «Опять мы видим отсутствие политической воли» – В чем ее неадекватность? Вроде всё работает, ничего не рухнуло, экономика не разорвана в клочья. – Спад идет уже два года, инфляция высокая, серьезное падение уровня жизни населения. У нас это второй кризис за восемь лет, и при этом всё, что происходит сейчас, – это абсолютно наш кризис, нигде в мире кризиса нет. Проблемы носят системный характер. Замедление, а затем падение макроэкономических показателей началось еще во второй половине 2012 года, когда цены на нефть были на абсолютно комфортном уровне, не было ни санкций, ни геополитического обострения. У нас сложилась модель госкапитализма с сырьевой экспортной ориентацией и огромной коррупционной составляющей. Это и чрезмерное огосударствление экономики, когда 40–50 подконтрольных государству компаний фактически определяют лицо экономики. Это абсолютная задавленность малого и среднего бизнеса. Колоссальное коррупционное и бюрократическое давление на бизнес. Это незащищенность прав собственности, которая делает непривлекательными любые инвестиции. Люди боятся вкладывать деньги. Они понимают, что если проект, не дай бог, удастся, придут правоохранители вкупе с чиновниками и скажут: делиться надо. В общем, всем понятно, что модель надо менять, но проблема в том, что готовности ее менять нет. – Ну как же, президент поручил Алексею Кудрину разработать программу для своего четвертого срока. Сергей Глазьев и Борис Титов предлагают свои программы. Дискуссия идет полным ходом. – Дискуссии хороши в академической среде. Нынешнее правительство к реформам не готово. Второй момент – отсутствие консенсуса элит. Не прекращается противостояние условных силовиков и условных либералов (к либералам они, конечно, никакого отношения не имеют), в определенной степени центра и региональных властей. Но когда нужно принимать сложные решения, нужен консенсус. Почему реформы в Польше и Прибалтике прошли более безболезненно и эффективно? Там был консенсус элит. У нас в 1990‑е его не было и сейчас его нет. И опять мы видим отсутствие политической воли. – Можно ли рассчитывать, что после 2018 года государство всё же решится на реформы? – Любая программа является заложником политической воли и того, где стоят красные флажки. Пока я настроен пессимистически. – Что тогда будет с экономикой, если реформ мы не дождемся или они будут косметическими? – Мы должны иметь темпы роста не ниже 4% в год. Если всё останется как есть, будет длительное прозябание с болтанием вокруг нуля, где плюс или минус 0,5% не имеет значения. В этом случае нас ждет нарастающее технологическое отставание от стран Запада. Лет через десять у нас будут серьезнейшие проблемы. Наши сырьевые товары будут мало востребованы, поскольку идет развитие энергосбережения, материалосбережения, альтернативных источников энергии. Кроме того, инерционный сценарий несет политические риски. Негласный консенсус между обществом и властью заключался в том, что государство обеспечивает более или менее достойный уровень жизни, а народ закрывает глаза на отсутствие прав и свобод. Сейчас уровень жизни падает. Пока это удается компенсировать пропагандой, но победа телевизора над холодильником не может быть вечной.

Подготовил Петр ОРЕХИН