«И плохо то,что жизнь одна…»

Уже больше года нет с нами Раисы Ипатовой. Какой красивый, какой замечательный праздник устроили бы мы, её друзья, в честь Раиного 70-летнего юбилея! Не пришлось… Но она всегда с нами. И живут, и, надеемся, будут жить вечно её стихи. А еще мысли, суждения, оценки. Как и у всякого отмеченного Богом художника, они очень долго не потеряют своей актуальности. Судите сами. Из интервью Раисы Ипатовой газете «Смоленские новости» *** Мне как человеку не суждено было родить дитя, но как литератор, имея уже четырех «детей», больше всего люблю этого, ожидаемого, пятого моего ребёнка. Может быть, потому, что он очень похож на меня. В моей новой книге ничего не выдумано вообще. Там максимально сжатая словесная оболочка, минимум пространства и максимум плотности. Где можно было бы проливать слезы в течение суток, я себе этого не позволяла. Самое трудное было написать раздел «Пятнашки», потому что это касалось самых дорогих для меня людей. Тех, кого уже нет, кто это уже не сможет прочесть. Я поставила им памятник. Нет, не из тех, что создают великие зодчие. Мой – попроще, в соответствии с моими силами и возможностями. Но я этот памятник подготовила, и он вот-вот будет. *** Должна сказать, что объективной картины положения дел в обществе нет ни у кого. Ни у нашей государственной статистики, ни у людей, просто живущих. Мы не можем объективно оценивать положение дел. Сказать, что стали жить хуже, я не могу, но и что лучше, к сожалению, тоже. Я хотела бы открыто поговорить о другом. Об отношении чиновников к людским проблемам. Происходит ужасная вещь. В моей книге «Пятнашки» есть такой цикл, называется «Зазуб­рины». Это о том, что задача чиновника – показать, что любое обращение, любая проблема, только не Ваша, для него гораздо важнее. Ибо проситель для него никто. Как в советские времена говорили продавщицы: «Вас много, а я одна». У чиновников такой же принцип. Сейчас на все вопросы ответ один: «Нет средств»! Я написала в своей книге: «Непонятно, куда же они деваются: ваши налоги, мои налоги?» *** Никакого отпора взяткодатель не встречает, наоборот, полное понимание. Нет, ситуация с чиновниками очень-очень печальная. Они в большинстве своём равнодушные люди. Есть исключения, мы их знаем поимённо, и не только в областной администрации, мы знаем таких и в Думе, и в районах области. Есть среди чиновников достойные люди, которые не равнодушны. Но, к сожалению, большинство чиновников – это люди с пустыми глазами. *** Я считаю, что литературный труд – дело индивидуальное. Творческий процесс никогда не был коллективным, создание Союза писателей сначала диктовалось идеологическими соображениями, а потом для какой‑то социальной защиты. Сейчас Союз писателей ни того, ни другого не даёт. Он не выполняет функцию идеологической организации. Он не даёт социальной защиты. Может, он «согревает» членским билетом в какие‑то моменты, но они всё реже. Я из поколения поздних писателей. Не по возрасту, а по вступлению в Союз, в этом году исполнится 20 лет, как меня туда приняли. Я не успела побыть обласканной советскими писателями. Не вкусила радостей той жизни и мне оплакивать нечего, как это делают многие. Я ничего не имела от того Союза: ни моральной, ни материальной поддержки. Разгромы от того Союза бывали, беззащитность тоже была. Меня необъективно поздно приняли в Союз, и благодарить мне особо за это тоже некого. Я думаю, что это несправедливо. Те стихи, за которые меня не принимали, вошли позже в моё «Избранное», и они его украшают. *** Если когда‑то я и расставалась с родным своим городом, то всегда возвращалась, хотя специально чувство любви к нему мне не прививали. Казалось бы, детские, молодежные организации только и делали, что воспитывали нас в духе патриотизма. Но у меня такое ощущение, что любовь к Смоленску, которую я испытываю, всегда испытывала, не связана с теми методами. Теми методами этого не могли привить. А вот любовь… Наверное, она начинается с запаха сирени, которая росла возле одноэтажного дома на Свердловке, где мы жили. Особенно после дождя сирень так пахнет! В силу объективных обстоятельств – не очень богатая жизнь – я много ходила пешком. А значит – много видела, точнее, могла наблюдать детали. Не обязательно детали визуальные, но какие‑то нюансы отношений, полутона… *** Когда рождаются стихи, чувствуешь руку Бога и знаешь, что он с тобой. А когда сталкиваешься с людьми, их бедами, рядом с которыми порой меркнет всё, что мы привыкли считать трагедией, а ты абсолютно бессилен что‑либо изменить, понимаешь, что народ у нас особенный, у нас ведь как: кто ничего не имеет, готов последним поделиться, а кто имеет… Неужели они думают, что им всё это удастся забрать с собой? Положить себе на грудь шикарный коттедж или иномарку… Я видела похороны с подорожной, когда люди уходят как православные верующие, но с коттеджем – ни разу. *** Главное для меня в жизни – сама жизнь. Ибо чем больше живешь, тем больше ценишь ее изнанку, всю ее подоплеку, все ее переплетения и невероятности. Понимаете? Это приходит тогда, когда лишаешься возможности видеть по эту сторону жизни дорогих и близких тебе людей. Когда тебя с ними разлучает смерть. И вообще, думаю, главная проблема человека – потеря вкуса к жизни, интереса к жизни. Когда я говорю «жизнь», имею в виду всё многообразие мира, меня окружающего. Как объект исследования сама себе я уже не интересна. *** Сказать, что я безудержно веселый человек, значит соврать. Но если в течение дня не возникает повода для улыбки, смеха – это уже подозрительно. Но счастье – нечто большее. Оно не всегда отображается какой‑то эмоцией на лице. Счастье, может быть, – состояние покоя, состояние молчаливого согласия с понимающим тебя человеком.