Не выпрямились люди

Слишком много Сталина в последнее время в нашей жизни. Мемориалы и музеи, появление которых технически было бы невозможно без поддержки властей. Возложение цветов к бюсту генералиссимуса у кремлевской стены коммунистами, ободренными почти официальным шельмованием Никиты Хрущева. Плакат на московских остановках с посмертной маской тирана…

Неуспокоенные тени вождей и останки первого вождя под охраной солдат в XXI веке словно бы мистическим образом мешают нашей несчастной России быть похожей на нормальную страну и жить будущим, а не прошлым. Искать успехи в сегодняшнем дне, а не вчерашнем, не превращать поражения прошлого в победы, договориться, наконец, о том, что уничтожение миллионов людей и полуголодная, десятилетиями, жизнь – это зло, а не добро. Страна управляется из советского некрополя – какое может быть согласие и примирение, сколь наивны были мечты о российском «пакте Монклоа», которые владели умами по‑ литических деятелей в 1990‑е. Да, возможна спустя два года после Крыма «консолидация», но ценой превращения страны в осажденную крепость. Возможно и «единение», но только ценой фактического раскола нации и вытес‑ нения на обочину, маргинализации, а иногда объявления тех, кто не входит в 80 процентов, «одобряющих деятельность» и Крым, «нацио‑ нал‑предателями». В стране, несущей цветы к праху убийцы и так и не пережившей покаяния, а значит, не переварившей своей истории, исчезло будущее, осталось только прошлое. Это не восстановление культа личности и его последствий – это культ неизменяемости. Притом что люди в стране сами сильно изменились после 2012 года, еще сильнее – после 2014‑го. Индикаторов очень много. И удобнее смотреть даже не на рейтинги Ста‑ лина, а на отношение к его времени. Опрос «Левада‑центра» в конце февраля 2016 года: время Сталина принесло больше хорошего, чем плохого – так считают 40% респонден‑ тов. И дело даже не в том, что в августе 1994 года этой точки зрения придерживались всего 18% россиян – на 22 пункта меньше! А в том, что в октябре 2012‑го таких было 27% – за неполных четыре года очередного срока президента Путина сталинское время прошло полную реабилитацию в глазах 13% респон‑ дентов. Это очень быстро и очень много. Сталинская и брежневская эпохи – это периоды неизменяемости, контрреформ и стагнации. За это их и любят. Брежневская эра, 30 лет назад казавшаяся одновремен‑ но смешной, тоскливой, маразматической, сегодня нравится 51% россиян – это время выигрывает в симпатиях даже у сталинского. А путинское – с 70% – переигрывает бреж‑ невское. Вероятно, потому, что оно перени‑ мает всё «лучшее» у Сталина и Брежнева. Наихудшие времена в представлении росси‑ ян – хрущевское, горбачевское, ельцинское. Ровно те периоды, когда людям дышалось и жилось легче, когда они становились сво‑ боднее, когда появлялась надежда на пере‑ мены и когда эти перемены действительно происходили. Кстати, ленинское время россиянам тоже не очень нравится. Так что можно понять ком‑ мунистов, которые за Ленина после горьких слов о нем Путина не слишком заступились, зато с энтузиазмом шакала Табаки при тигре Шерхане стали пинать ногами Хрущева вслед за первым лицом, как если бы вся страна вдруг превратилась в октябрьский, 1964 года, пленум ЦК КПСС. За два года после присоединения Крыма разрушена иммунная система большинства нации. Утрачен рецепт антидота, который может быть употреблен в случае отравления трупным ядом сталинизма. Но этот мощный рост популярности Стали‑ на и его эры сигнализирует и о некотором не‑ благополучии в восприятии путинской эпохи. Получается, что нынешнее начальство – недостаточно сталинистское, жестокое, ар‑ хаичное. А надо бы – в целях установления больше‑ го порядка (16 лет у власти не хватило!) – быть более сталинистским, жестоким, архаичным. В этом месседж? Едва ли. Сталинский миф – это история «побед». Хватило мифа индустриализации (полностью заимствованной) и победы в Ве‑ ликой Отечественной (произошедшей не бла‑ годаря Сталину, а вопреки ему – и здесь мож‑ но согласиться с митрополитом Илларионом в том, что это было чудо), чтобы в головах лю‑ дей сформировалась легенда об утраченном рае. А сейчас живется нелегко – нет парткома и профкома, люди думают все равно по‑раз‑ ному, каждый день приходится делать выбор, экономика сыплется, Обама взвинтил цены на сметану, а наверху все (кроме Путина, раз‑ умеется) воруют. Как тут не сделать протест‑ ный выбор в пользу сталинского мифа? Получается, что, восхваляя Сталина, люди выражают свое латентное неудовольствие Путиным? И снова едва ли. Все хорошо и пра‑ вильно. Однако, как говорилось в скетче Ар‑ кадия Райкина, «чего‑то не хватает». Сталина на нас нету!.. Волшебным образом ровно за день до 60‑летия доклада Хрущева на XX съезде я слу‑ чайно купил в букинистическом магазине «От‑ тепель» Ильи Эренбурга 1956 года издания. В «Оттепели», в этой, в сущности, сла‑ бой повести, но по‑ремесленному мастерски сделанной в жанре производственной драмы, улыбаются люди. Тиран только умер, а у Эренбурга они улыбаются. Плачут. Страдают от запретной любви. Мучаются от собственного приспосо‑ бленчества. Заводской персонал состоит из людей со сложными характерами – они постоянно творят, выдумывают, пробуют и зверски ссо‑ рятся. Еще не пожелтела бумага с доносом Лидии Тимашук на врачей‑убийц, а у Эренбурга Вера Григорьевна Шерер, врач‑еврейка, положи‑ тельный и мятущийся персонаж, вдруг остается на ночь у любимого человека, которому 58 лет и у которого дочь за границей. Больше того, герои Эренбурга успели прочитать роман Василия Гроссмана – явным образом имеется в виду «За правое дело». В конце повести значится – 1953– 1955. Значит, Эренбург что‑то дописывал после журнальной публикации, возможно, как раз про Гроссмана тихо, в полстроки, почти контрабан‑ дой и дописал. А один из героев «Оттепели» Евгений Владимирович Соколовский, главный кон‑ структор, говорит о времени, которое, как считают 29% сегодняшних россиян, при‑ несло «больше плохого, чем хорошего», а 23% убеждены, что «не принесло ничего особенного», ключевые слова: «Выпря‑ мились люди». В мемуарах «Люди. Годы. Жизнь» Эренбург вспоминает, как весной 1956 года к нему пришел студент Шура Анисимов и сказал: «Знаете, сейчас про‑ исходит удивительное – все спорят, скажу больше – решительно все начали думать…» Выпрямились и начали думать. То есть в терминах нашего нынешнего карикатурного пародийного языка, которым вдруг заговори‑ ла нация, – встали с колен. Не тогда, когда за‑ хотели обратно в пропахший «Герцеговиной флор» уют сталинской шинели, а тогда, когда почувствовали запах оттепели, пахнущего огурцом таящего снега, перестали стеснять‑ ся рефлексии и начали обретать человече‑ ские чувства. И этой повести – осторожной и почти про‑ ходной – было достаточно, чтобы ее название дало имя целой эпохе, одной из самых про‑ дуктивных в истории страны. И все потому, что таким чутким и перезревшим было ожи‑ дание перемен. Сейчас перемен не ждут – их гонят из реальной жизни и, что хуже, из голов и душ. В этом принципиальное отличие той эпохи от сегодняшней, отличие времени, предшествовавшего перестройке, от нынешней посткрымской эры всеобщего «одобрения деятельности». Но в монолите иногда очень быстро об‑ наруживаются зазоры и трещины. А власть, представлявшаяся прочной, далекой, сра‑ ботанной на века, как сталинский дом, при ближайшем рассмотрении оказывалась трухлявой. Наверное, не мне одному выдающийся художник Борис Иосифович Жутовский, сна‑ чала обруганный Хрущевым, а потом сбли‑ зившийся с ним, рассказывал историю про то, как чуть ли не на следующий день после смерти Сталина он отправился на лыжах по‑ смотреть на ближнюю дачу вождя в Волын‑ ском – поскольку жил, да и сейчас живет, не‑ подалеку. В заборе этой, в сущности, главной после Кремля географической точки страны зияла здоровенная дыра, через которую мож‑ но было легко проникнуть в святая святых: «Тихо, никого нет – охранная будка с выбиты‑ ми стеклами… И только одна тетка выходит в ватнике, в валенках, с ведром и идет к речке полоскать тряпки». Сказано же – оттепель…

Андрей КОЛЕСНИКОВ, политолог