Человек-эпоха

Гостем очередного выпуска авторской программы Сергея Новикова «Диалоги» (совместный проект газеты «Смоленские новости» и телекомпании «Феникс») стал выдающийся российский археолог, доктор исторических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ Евгений Альфредович Шмидт. Предлагаем вашему вниманию газетный вариант этой беседы. – Здравствуйте, Евгений Альфредович. – Здравствуйте. – Я приветствую Вас в программе «Диалоги». Очень рад нашей встрече, потому что очень давно Вас знаю, мне посчастливилось быть Вашим студентом, слушать лекции, ездить на раскопки. А в этой программе мы с Вами встречались аж 14 лет назад. – Да, быстро летит время. Я тоже рад этой встрече. – Евгений Альфредович, начну с главного – в воскресенье, 6 декабря, Вам исполняется 95 лет (программа вышла в эфир 2 декабря – ред.). Не знаю, кто это и когда придумал, но считается что нельзя поздравлять заранее – плохая примета. Так что сегодня я просто пожелаю Вам здоровья. Кстати, а как Вы относитесь ко всем этим приметам – черная кошка, пустые ведра… – Я всё это абсолютно не приемлю. Мне довелось получить такое образование, которое всякую мистику отвергает, и приметы в моей жизни никогда никакой роли не играли. – Ну что ж, тогда с наступающим Вас днем рождения! – Благодарю. – Евгений Альфредович, мы, конечно, еще поговорим об археологии, но я хотел бы сегодня начать с другого, а именно – с самого начала. Вы родились в 1920 году, еще Ленин был жив и даже здоров. Тяжелейшее время для страны, но это Ваше детство. А большинство людей считают детские годы самым счастливым периодом жизни. Вы относитесь к этому большинству? – Отношусь. И для меня моё детство в городе Бежица Брянской области (сейчас это район Брянска) – самое счастливое время, особенно период с 1926 по ноябрь 1937 года. Это ведь был НЭП (НЭП – новая экономическая политика, объявленная в 1921 году и предусматривающая различные виды собственности и определенную свободу торговли. Юридически закончилась в 1931 году, фактически – на два года раньше – ред.) и жили мы неплохо. Работал только отец, но с его зарплаты мы смогли даже построить собственный дом. Но это только где-то до 1929 года, а потом всё пошло – ну вы знаете. – А почему до 1937 года – я понимаю. В этом году арестовали Вашего отца и в начале 38-го его расстреляли. – И не только отца. У меня были учителя, которые сделали из мальчишки с городской окраины настоящего человека. Это Николай Иосифович Лелянов и Игнатий Евстафьевич Благодатский. Они приняли меня в краеведческий кружок и приобщили к истории, к науке, к литературе. Я забыл об улице. Так вот их тоже в 1937 году ликвидировали. Знаете, до революции многие учителя состояли в различных объединениях, один был эсером, другим меньшевиком. Тоже – революционеры, но не большевики, в 30-е годы им это припомнили. – За что расстреляли Вашего отца? – В реабилитационном документе сказано: осужден без состава преступления, то есть не было ничего. Но я смотрел его дело в Брянске. Понимаете, он был человек честный, всегда старался говорить правду. Жить-то было и так очень трудно, а тут еще постоянно заставляли подписываться на различные займы, то есть вычитали определенные суммы из зарплаты в пользу государства. И отец как-то на работе – он был инженер связи – сказал, что нет возможности нести еще и это бремя. И так очень тяжело. А еще высказал мнение, что республиканцы не победят в Испании, что, собственно, как мы знаем, и произошло. Вот и всё – этого было достаточно, чтобы человека, настоящего патриота России, не стало. И в деле еще было написано: виновным себя не признал. Несмотря ни на что. – Это достойно уважения. Ваше отношение к Сталину – оно тогда сформировалось? – Знаете, я в детские годы имя Сталина вообще не слышал. Говорили о Ленине, о Троцком, о Фрунзе, а Сталина никто даже не упоминал, его имя стало появляться в конце 20-х годов. И соответственно никого отношения у меня к нему не было – ни плохого, ни хорошего. До 1937 года. И даже еще до ареста отца. У меня был школьный приятель Коля – сын простого рабочего с завода «Красный Профинтерн». Большая семья – пятеро детей. Конечно, им было трудно жить. Что он там – его отец – на заводе сказал, не знаю, но его арестовали. И вся семья осталась без средств к существованию. Мать пошла работать уборщицей, но как прокормить пятерых детей?! Коля бросил учебу, пошел работать. И вот этот парень, когда мы с ним разговаривали о жизни, сказал мне тогда: во всем виноват товарищ Сталин. Вот и у меня появились большие сомнения в добрых намерениях вождя, в его величии. А потом расстрел отца, моих учителей и другие события, которые сформировали моё к нему отношение. Вот один пример. В 1940 году вышло постановление, по которому студенты лишались стипендии. Платили только отличникам, остальные должны были учиться за свой счет. Это в первую очередь ударило по ребятам из деревни, потому что там, в колхозах, денег вообще не платили, давали только продукты на трудодни. Меня это не коснулось – я учился на «отлично», а многие ребята только и могли учиться на стипендию, вот они все вынуждены были бросить учебу. А я был уверен, что оплата учебы студентам, особенно из народа, – это прямая обязанность государства, ведь ему нужны квалифицированные кадры. Вот так все эти впечатления накапливались и никак не способствовали хорошему отношению к Сталину. – А Вас не заставляли отречься от отца? – Нет. Мне советовали сменить фамилию, но я отказался. И ни от кого не отрекался. – Как Вам, сыну врага народа, удалось поступить в институт? – Это только доброе отношение ректора Михайлова. Я-то вообще хотел учиться на археолога в Москве или в Ленинграде, но после ареста отца у нас вообще никаких средств не было, голодали, кое-как перебивались. А в Смоленске жили два мои дяди, братья мамы, она у меня русская – Марфа Ивановна, а фамилия Крепостная. И вот они меня приютили, и я поступил в Смоленский пединститут. Экзамены сдал легко, но потом была комиссия, которая рассматривала дела абитуриентов. И там ко мне отнеслись негативно, я ведь ничего не скрывал – кто я, где родители и так далее. Решил – всё, не пройду, но поднялся Михайлов и сказал: этого парня мы принимаем. Вот такой оказался порядочный человек. Так я стал студентом. – Евгений Альфредович, Вы ведь не участвовали в Великой Отечественной войне? – Нет. Я был белобилетником. У меня с детства слабое зрение и я не подлежал призыву. Но нас, студентов, в 1941 году отправили копать окопы на границе с Белоруссией. А немцы так стремительно наступали, что их танки обошли нас, и мы оказались в окружении, на оккупированной территории. А так как моя мать и мой дед были в то время в Рудне – а я там и родился, – то я и пошел туда, и провел в Рудне все годы оккупации. У моей родни в Рудне на главной улице было два дома – у деда и у дяди Пети. Когда наши войска отступали, то по приказу Сталину уничтожали всё имущество. Ничего не оставим врагу! И сожгли всю улицу, в том числе и два наших дома. Дед на коленях стоял, умолял: солдатики, не жгите дом. Где нам жить, в чем ходить?! Сожгли. Всю улицу. Так мы и не только мы остались и без крова, и без средств к существованию, без обуви, без одежды – как хочешь, так и живи. У меня был приятель Андрей, он попал в деревню Шеровичи, оказался там, как и я – после рытья окопов. Он говорит: Женя, вам есть нечего, пойдем к нам в колхоз, на уборке что-нибудь заработаешь. Так я и сделал. Дали мешок зерна, хватило ненадолго. Потом помогли устроиться на руднянский молокозавод – он не эвакуировался. Вот там и работал до освобождения. – А с немцами встречались? – Конечно. Это были очень разные люди – и ярые националисты, и вполне адекватные. – Зверствовали? – Да. Но должен сказать, что не столько немцы, сколько полицаи из местных. Бывший коммунист, какой-то районный деятель Коротченков стал начальником полиции, в Рудне был отряд полицейских. Вот они творили, что хотели – грабили, избивали, издевались. За Любавичами – это южная часть Руднянского района – организовалась группа сопротивления. Полицаи их поймали, привезли в Рудню и повесили. А нас всех согнали смотреть на казнь – для устрашения. Это происходило на краю шоссе, а в это время по нему шли беженцы. И один из них громко прокричал: звери, что вы делаете! Полицаи его схватили и тоже повесили. Такое не забывается. – В Бежице Вы приобщились к археологии, поняли, что это такое, и уже здесь, в Смоленской области, с 1949 года начали активно заниматься археологией. Что привлекало Вас в этом, часто таком неблагодарном – копаешь, копаешь – результата нет, – занятии? Да и физически очень трудном? – Привлекало то, что в древней истории любой территории огромная лакуна неизвестного. И поэтому всегда есть возможность что-то найти, открыть, познать ранее неведомое. Привлекала романтика поиска, и интерес этот постоянно рос. Хотелось собрать такое количество фактов и материалов, которое бы позволило сказать свое веское слово в этой прекрасной науке – археологии. – Вам это удалось в полной мере: сотни научных статей, монографии, около 20 книг, замечательные открытия. Вас уже давно называют археологом с мировым именем. Что Вы, Евгений Альфредович, назвали бы своим «звездным часом» как археолога? Какие открытия, на Ваш взгляд, принесли Вам и заслуженную известность, и заслуженное уважение? – Не очень удобно говорить о себе, но, действительно, были удачи, были открытия. Что хотелось бы отметить? Первое – это то, что я дал полную картину великого переселения народов, доказал, что жители IV–VIII веков приняли активное участие в этом переселении, здесь появились различные группы людей, которые ушли с юга – от гуннов, с запада – из прибалтийских земель и т.д. Удалось рассмотреть историю племен, живших здесь в первом тысячелетии нашей эры. За эти работы я получил докторскую степень. Мне посчастливилось также открыть ряд уникальных памятников, которых больше нет нигде в России. Культура шаровидных амфор – так это называется в археологии. Речь идет о земледельцах и скотоводах третьего тысячелетия до нашей эры, которые первыми стали осваивать территории Смоленской земли. В деревне Туринщина я нашел их огромный могильник, колоссальное количество интересных вещей: амфоры, различные принадлежности, культовую челюсть кабана, каменный топор. Это большая удача была. Материалы об этих открытиях были опубликованы не только в России, но и за рубежом. Не могу не сказать еще об одном открытии. Понимаете, долгое время неизвестно было, что представлял собой культ мертвых в раннем железном веке и в раннем средневековье. Как хоронили, какие обряды были – ни одного могильника найдено не было. И вот однажды, когда я копал на берегу Акатовского озера средневековый памятник, в земле попался один черепок не той эпохи, которую мы разрабатывали. Я расширил территорию раскопок и открыл первый могильник, который связан с V–VIII веками н.э., – Акатовский могильник. Это была невероятная удача. – Я знаю, что Вы еще доказали, что наши далекие предки – кривичи – не были славянами. И за это открытие даже подвергались нападкам наших квасных патриотов. – Да, было. Но я в этом мнении и сегодня абсолютно уверен. Дело в том, что в VIII веке при переселении народов с запада, с бассейна Немана, с притоков Западной Двины часть населения пришла на пустые места сюда. И заняли эту территорию. У них была своя культура, свой язык, совершенно несхожие с культурой славян, которые жили ниже по Днепру – в современной Белоруссии и в Украине. Когда же славяне пошли на север, что отмечает в летописи и Нестор, допустим, в Полоцк, то стали называться половчанами. А кто был до них? А до них жили здесь кривичи, но они не славяне, потому что у них культура не такая, как у пришельцев. А такая, как у литовцев и латышей. Вот в чем дело. И кривичи свою неславянскую культуру сохраняли до XI века. Но постепенно они восприняли культуру славян, их язык – ославянились. Но Нестор даже на рубеже XI-XII веков их славянами еще не считал. – Меня, знаете, нисколько не коробит, что мои далекие-далекие предки были не славянами, а, скажем, литовцами. Да ради Бога! Истина дороже псевдопатриотических всхлипываний. – Правильно. Вот древние москвичи – вроде все считались русскими, а когда ДНК стали изучать, то оказалось что они – из финно-угорского населения. – Вот так. Евгений Альфредович, сколько Смоленску на самом деле лет? – Если говорить о том городе, где мы сейчас находимся с Вами, на этих холмах, то он – с конца XI века, значит, ему 1000 лет. Если же говорить о населенном пункте Смоленск и иметь в виду Гнездово, то он существует с конца IX века, то есть 1150 лет. Повторю – если отсчет вести с того момента, когда он возник на территории Гнездова. – Евгений Альфредович, Вы что-то еще неизведанное оставили на территории Смоленской области молодым археологам? – О, еще много-много-много есть чего изучать. Я дал картину жизни людей здесь от VIII века до н.э. до XI века н.э. – это сельское хозяйство, ремесло, элементы культуры. Но это первые начальные представления, их нужно дополнять, изучать, может быть, даже что-то и опровергать. Так что проблем много, но решать их в Смоленске некому. – Почему? – Нет археологов. Они вроде и есть, но один занимается советским временем, другой вообще бросил исследования вести. – Тяжелое это занятие. – Да, и экономически невыгодное. Кто платить будет? Кому надо? В музее денег нет, в институте теперь вообще археологию отменили, поскольку изменился профиль исторического факультета. Соответственно, даже тех минимальных возможностей, которые могли бы быть, нет. Институт археологии России заинтересован только в раскопках в Смоленске, в охранных раскопках, область их не интересует. – Печально. Вернусь к началу нашей беседы. Итак, 6 декабря Вам – 95 лет. Евгений Альфредович, что-то хорошее есть в этом возрасте? – В 95 лет? Есть. Можно никуда не торопясь, спокойно размышлять о прошлом. Много свободного времени. Других преимуществ не нахожу. – Как дожить? – Я, честно говоря, перед собой никогда такой задачи не ставил. А рецепт простой – везти здоровый образ жизни, заботиться о здоровье. Хотя археологу это сложно – зачастую на ветру, в воде, под дождем. Но видите – дожил. – Что бы Вы хотели сказать сегодня, накануне такого юбилея, смолянам, молодым ученым, историкам? Что пожелать? – Хочу сказать вот что. Гордитесь, друзья, своим городом – таким древним, таким прекрасным. Далеко не каждый город не только России, но и мира может похвастаться такой историей. А ученым пожелаю одного – быть объективными, исходить в своих заключениях из фактов, а не из фантазий. Только это даст результат. – Евгений Альфредович, спасибо за эту беседу. Возьму на себя смелость поздравить Вас с 95-летием от имени всех Ваших бывших студентов, от постоянных зрителей программы «Диалоги», а также от читателей газеты «Смоленские новости»… – … я, кстати, подписчик «Смоленских новостей» с первого номера и по сей день. – Спасибо Вам за это. И здоровья, здоровья, всего самого наилучшего. – Благодарю Вас.

P.S. Видеоверсию беседы смотрите на сайте smol-news.ru в разделе «Видео».