Иной был толк, иная речь…

Время от времени в «Смоленских новостях» публикуются небольшие блиц-оп­росы жителей города на предмет того, нравятся им или нет нынешние названия смоленских улиц, с непременным провокативным вопросом, нет ли резона что‑то переименовать. Ответы респондентов, само собой, различны, но большая часть склоняется к тому, что к нынешним названиям, хороши они или плохи, все попривыкли, и что‑то менять в городской топонимике не имеет никакого смысла, одна, мол, морока. Да, факт, большая часть горожан не придаёт существенного значения тому, как зовётся их улица, равно как и другие знакомые сызмальства улицы, по крайней мере их волнует это гораздо меньше, чем обустроенность магазинами и службами быта, озеленённость, транспортное обеспечение и прочие стороны сервисного и бытового обихода. А ведь в этом, таком, казалось бы, естественном, житейском, прагматизме нельзя не видеть некой этической и эстетической ущербности, утраты свежего, незатёрханного привычкою взгляда на окружающее, утраты той яркости, той непосредственности восприятия, каковой искони были наделены в стародавние времена жизнелюбивые, чуткие на точное словцо предки, и что навсегда с их подачи осталось в памяти сердца в кратких, ёмких, полных звуковой и световой ауры именах-прозваниях рек и речушек (Волга, Днепр, Обь, Ока, Выпь, Ипуть, Остёр и пр.), городов и городков, деревень и слобод, улиц и урочищ (Смоленск, Тверь, Псков, Брянск, Тула, Керчь, Таруса, Велиж, Каспля, Хотяж, Кловка и пр.). Только вслушайтесь, вчувствуйтесь, какие диковинные, даже загадочно-таинственные для нынешнего утилитарного слуха, прозвания, оклики, поклики уже почти сказочной старины. А что ныне? Донельзя обеднённый, давно лишённый родников народной речи язык. Донельзя обеднённый, лишённый родников простонародного восприятия и умозрения топонимический словарь, по существу даже не словарь, а жёстко табуированный закоснелыми в своей титулярной ограниченности совковыми шариковыми и швондерами перечень «идеологически выдержанных» поименований для всех что ни есть городов и весей, от Москвы до самых до окраин, с включением в него имен тогдашней цековской верхотуры, плюс пары дюжин героев отечественных войн и народных бунтов, плюс пары-тройки дюжин выдающихся деятелей отечественного искусства и науки. Да и в постсоветское время устоявшаяся совтопонимика существенных изменений не претерпела, разве что исчезли имена особо отличившихся в палачествах сталинско-бериевской костоломки. Всё те же «фикусы в кадушках» – Большая Советская, Коммунистическая, Профинтерновские, 12 лет Октября, Автозаводская, Краснофлотские и целый выводок Западных, Восточных, Северных и проч., и проч. В целом же удручающая бесцветность, унылая таробань. И совсем немного, кот наплакал, живых, исторически достопамятных, говорящих уму и сердцу топонимов! И это в городе тысячелетней истории, где каждый камень, каждая пядь обжитого пространства являются в полном смысле этого слова хранителями памяти тысяч жизней, тысяч судеб его прежних насельников, защитников, подвижников, страстотерпцев… А ведь топонимика, ежели всерьёз, без выпендрёжа и пофигистского стёба, – самое чувствительное, самое точное мерило и индикатор эстетического, этического состояния общества, если угодно, и самостояния самого этноса!.. Каков этот индикатор в нынешнем Смоленске, судите сами. Смоляне, если судить по основной, всецело преобладающей части городских топонимов, – это Иваны, не помнящие родства. Много лет назад своё неприятие нынешней городской топонимической затрапезы я выразил в нескольких коротких стихах. Вот один из них: Конечно, улица Кашена не так зовётся совершенно, как надо бы… Почать у ней хватает родовых корней. Чать, тыщу лет тому назад на этом месте был посад Тетеревятники… Сиречь иной был толк, иная речь… Нет-нет, не подумайте худого, я с должным пиететом отношусь к людям гуманистического подвижничества, к таким, как тот же Марсель Кашен. Или Карл Маркс и Фридрих Энгельс – вообще к коммунистической идеологии как таковой, хотя и считаю её почти таким же мифом, как царство Божье. И посему, по моему разумению, по крайней мере в старинных местах города, – на той же улице Кашена, а в прошлом это урочище Тетеревятники (или Тетеревники) – должны преобладать первоначальные, древние прозвания. Тетеревятники, для тех, кто этого не знает, были когда‑то, восемьсот-тыщу лет назад, местом охоты, охотничьего промысла тетеревов для поставщиков деликатесной дичи. К княжьему столу. И как славно было бы вернуть этой улице её полузабытое, праотческое имя! Печально, что этого совсем не понимают наши чиновники, в чьей компетенции сие в высшей степени непростое, требующее высокой культуры дело. В общем‑то оно скорей всего чиновникам и не по плечу. А кому по плечу? Есть, есть, слава богу, не перевелись ещё такие люди. И люди эти не без основания полагают, что, подобно человеческим лицам и судьбам, черты сугубой индивидуальности, особости должны быть и у топонимической «внешности» каждого города, тем более у такого города Руси Изначальной, как Смоленск. И как сами названия древних городов России, избежав в большинстве своём кощунства переименований, совершенно особы и несут на себе отголоски, отсветы древне­славянской цивилизации, так должны быть восстановлены, возвращены ветхозаветные имена древним улицам и урочищам города. Оживление, топонимическая реанимация смоленских древностей, будь они деятельно осуществлены, придали бы особую лексическую, эстетическую ауру городскому пейзажу, самому самоощущению горожан, не говоря уже о том, что сделали бы гораздо привлекательнее туристический тренд города. Да, в нашем порубежном городе, знававшем и хорошие, спокойные, созидательные, и лихие, жестокие, опустошительные времена, неоднократно разрушавшемся и сызнова возрождавшемся, сопутствуя этому, бессчётно раз менялись и названия его улиц, проулков, природных и хозяйственных урочищ. И, к сожалению, по большей части каких‑то письменных, летописных свидетельств о топонимике тех приснопамятных лет не сохранилось, остались лишь отрывочные, устные, передававшиеся из поколения в поколение отголоски той стародавности, донесенные до нас более других просветителем-подвижником о. Никифором Мурзакевичем и ещё несколькими самодеятельными смоленскими историками-археологами ХIХ столетия. И благодаря им не забыты такие места, как ганзейская слободка Кокуйна на Покровке, как древняя днепровская пристань и княжеское урочище Смядынь, как Смолигов колодец, Рачевка, Чуриловка, Звонолитье, Кловка, Велесова, Печерская, Лысая, Шкляная, Козловская горы и множество более поздних топонимов. И было бы, как мне представляется, отрадно, естественно, чтобы в разных местах города нам, его нынешним насельникам, напоминалось о родовой связи, исторической укоренённости этих мест. И было бы этически благотворно, благопристойно, чтобы не ютились по городским задворкам, закоулкам улицы Пушкина, Чехова, Л. Толстого, Гоголя, Белинского, Радищева, Тимирязева и проч., а носили эти, по большей части овражные улицы свои старинные имена, та же Чуриловская, та же Пятницкая, та же Покровская, Свирская и прочие. И чтобы не забылись, не затерялись в бюрократической метусне имена легендарных смолян, того же доблестного воеводы Меркурия, того же гуманиста-просветителя о. Авраамия, того же Н. Мурзакевича, того же П. Энгельгардта, того же М. Микешина, и, конечно, Петра I и Бориса Годунова, и прочих, прочих, прочих. Да и улица писателя-фантаста Александра Беляева явно располагается не на том месте, где бы это было более сообразно – именно там, где когда‑то жила семья писателя, где он когда‑то ходил в семинарию Авраамиевского монастыря. Речь о той части нынешней улицы Ленина, что начинается от её скрёстка с улицей Докучаева, большей частью приходясь на бывшую Козловскую гору. Вот бы и поименовать эту улицу не то Беляевской, не то Авраамиевской. Насколько занимательнее, знаменательнее, интереснее смоленским гидам было бы водить по этим местам заезжих людей. Вообще же в городе явный перебор, о чём уже замечено выше, антропонимики, улиц, носящих имена знаменитых людей, не имеющих однако к городу как таковому никакого прямого отношения. И этот бюрократический глоссарий не украшает, а омертвляет городской пейзаж. Ну, хорошо, разумеется, что в городе есть улицы, носящие имена наших знаменитых земляков и тех, кто защищал и освобождал город от вражеских орд, но весь прочий имено­слов весьма условен и ущербен. Повторюсь, от того, что в Смоленске не будет, скажем, улиц Гоголя и Чехова, Гризодубовой и Космодемьянской, Маркса и Энгельса, и проч., и проч., слава и известность этих людей не убудет ни на йоту. О необходимости культурно-исторической реанимации топонимики древних, старинных поименований уже говорено. Но трудно не повториться. Куда, скажем, значительней в смысловом и фонетическом отношении была бы бывшая Большая Благовещенская нынешней Большой Советской, прежняя Резницкая нынешней Парижской Коммуны, древняя Свирская нынешней Большой Краснофлотской, прежняя Пушкина нынешней Ленина, бывший Сосновский бульвар нынешнего парка Пионеров и т.д. Равно как и должны бы быть, на мой взгляд, в Садках, когда‑то называвшихся Ямщиной, и улицы Ямская и Гужевая, и, конечно, Печерская, напоминающая о Печерской горе, названной так в стародавние времена по связи с нарытыми в ней печерами (то бишь пещерами) монахов-схимников, и, может быть, о чём тяжело вспоминать, но и забыть нельзя, следует быть в этом посаде улице, напоминающей нынешним новожилам об уничтоженном здесь в 1942 году гитлеровцами еврейском гетто, скажем, улице Еврейской скорби, или ещё как‑то в этом роде… Не кажутся мне удачными случайные, никак не соотносящиеся с исторической «сценографией» названия улиц ныне бурно перестраивающейся бывшей Офицерской слободы. Какое отношение к этим достопамятным для старожилов города местам имеют Герцен, Энгельс, Володарский, Ковтюх, Нахимсон? А почему бы не назвать здешние улицы на старый, обиходно-мещанский, или обиходно-офицерский лад, скажем, Столешниковой, или Старомещанской, или Калашной, или Форштадской, или Фельдегерской и т.п.? В любом случае это было бы исторически уместней и психологически ближе, роднее, чем те случайные антропонимы, что по воле неких клякспапирщиков чуждо, бесприютно гуляют по здешним проулкам. Не кажется мне удачным название и центрального перекрёстка города, с недавних пор ставшего зваться площадью Победы. Господи, насколько вернее, достопамятнее было существовавшее на протяжении четырёх веков, до тридцатых годов прошлого столетия, имя – Молоховская площадь, место расположения надвратной башни смоленского кремля – Молоховской, с проходившими через неё Молоховскими воротами, местом отчаянных сражений защитников города с теми, кто пытался его захватить. Святое для смолян место, судьбоносное место, отсюда, наверное, и это старинное его прозвание. Будоражащее родовую память слово. Не то что нынешний бюрократический вампук. Тот самый, что ни уму, ни сердцу. Да, по моему разумению, и, насколько мне известно, так думаю не я один, городским властям следовало бы очень и очень поторопиться с окультуриванием, обновлением топонимики города, создав для этого специальный общественный совет из профессиональных историков, филологов-ономастологов, краеведов, заинтересованных представителей творческих организаций. И не надо думать, что это дело двунадесятое, могущее безболезненно подождать ещё десяток-другой лет. Чернобыль бескультурья агрессивно беспощаден. Не я сказал, «плоды унификации зловещи». И более всего в вопросах культуры.

Иосиф Хатилин, член Союза российских писателей